Унесенная ветром

— Да посмотрите на них, голубчик мой. Они же сами себя русскими не считают. За отдельную нацию себя почитают. Чеченец им роднее и понятнее, чем мы с вами. Хотя и говорим мы на одном языке. Vous conceves?[7] Я тут доказывал одному старику станичному, что казаки пошли от старообрядцев и беглых каторжников. Так этот казак, дед Епишка, аж ногами на меня затопал. Не люблю, кричит, тебя — басурмана! Определенно, Дмитрий Иванович, татары им ближе по культуре и по духу. Они же все у горцев перенимают: и одежду, и манеры. Трупами вот приторговывают. Сущие дикари! Невест себе уже не в станице выбирают, а на ту сторону Терека скачут. Природа им подсказывает, где искать себе пару…

— С чего вы это взяли, доктор? — удивился Басаргин. — Вы это мне из Лермонтова или Бестужева-Марлинского рассказываете?

— Какой Лермонтов! Разве вы не слышали? Казак этот героический и перспективный… Фомка. Знаете? Вот-вот, украл чеченку себе в невесты. Ромео в черкеске и бурке, а Джульетта спустилась с гор. Как вам это нравится?

— А вы видели ее, чеченку эту? — спросил поручик, тщательно скрывая вдруг подступившее волнение.

— Нет, не пришлось. Да это и мудрено. Представьте, дикая девушка, в чужом доме, среди врагов своего народа. Забилась, должно быть, в угол и шипит, как дикая кошка…

— Наверное, красавица… — задумчиво проговорил Басаргин.

Доктор Тюрман внимательно посмотрел на офицера, как смотрел обычно на пациентов, оценивая внешнее состояние, бледность или покраснение, величину зрачка…

— Тоже не секрет, — сказал он, продолжая рассматривать поручика. — Наверное, дикая, первозданная красота. Несколько сравнений с диким животными: гибкая, как змея, ловкая, как пантера, пугливая, как лань… Впрочем, голубчик, мне уже пора. Еще раз, наверное, навещу вашего подопечного, и довольно с него. Скоро будет скакать и визжать! Вот что, Дмитрий Иванович, вы бы отправили его в крепость, в кутузку. А то как бы вас этот абрек не порезал! Prenez garde![8] Остерегайтесь! Вот вам мой совет доктора и друга…

— Хорошо, хорошо, Карл Иванович… Позвольте, я провожу вас?.. Только вот скажу несколько слов Федору моему. По хозяйству…

Поручик проводил доктора до станичной площади. Здесь дороги их разошлись. Басаргин свернул налево, а Тюрман пошел прямо. Пройдя несколько метров в одиночестве, Карл Иванович вдруг остановился, обернулся и покачал головой, глядя на удалявшегося поручика. Общительный, словоохотливый доктор уже хорошо знал станицу. Поэтому он сразу определил, куда направился несколько взволнованный поручик Басаргин.

— Что опять задумала наша «татарская няня»? — задумчиво пробормотал доктор и пошел по своим делам.

Доктор Тюрман совершенно верно угадал, куда направлялся Басаргин. Он шел туда, где широкую поскотину отделял от станицы ряд высоких пирамидальных тополей. Здесь, в хорошем, высоком месте, стоял дом Ивашковых. Не самых богатых, но и никак уж не бедных казаков. А теперь благодаря сыну Фоме, первому казаку в станице, — и вовсе славный. Так оно и было до дня того самого. Что же теперь думать, никто еще не знал…

Фомка Ивашков как раз сидел посредине двора на чурбаке и чинил старую упряжь. Он так неистово тыкал шилом в кожаные швы и загибы, будто в них сейчас были все его печали и невзгоды.

— Бог в помощь! — сказал Басаргин, входя во двор.

Фомка лениво поднялся навстречу гостю.

— Спасибо! Рады гостю, — но тут же добавил не без ехидцы: — По делу к нам или так, прогулку делаете?

— Разговор у меня к тебе есть, — отозвался Басаргин, но с некоторым запозданием отреагировал все же на Фомкину интонацию. — А если просто так к тебе зашел? Может, кунаком твоим хочу стать? Что же? Прогонишь?

— Кто ж доброго человека со двора гонит? — усмехнулся казак. — А от верного кунака кто ж отказывается?

— Да и не с пустыми руками я пришел, — сказал поручик. — На сухую какой может быть разговор?

Тут, словно сказочный джинн, сзади появился его Федька с большим глиняным кувшином в руках.

— Ловко! — подивился Фомка, не привыкший к чудесам лакейской прыти. — Ну милости просим! Проходите в дом…

Незваный гость, войдя в хату, подошел к висевшему на стене оружию, похваливая шашки и пистолеты. Но от казака не укрылся его бегающий по углам взгляд. Прищурился Фомка, стиснул зубы и ничего пока не сказал.

Сели за стол. Потек чихирь в мелкую посуду, а беседа мелким ручейком — постепенно в большое русло.

— В кунаки, значит, пришел свататься? — спросил, подмигивая, Фомка, посчитав, что можно уже переходить на «ты».

— А разве плоха невеста? — со смехом спросил поручик.

— Богатая, ничего не скажешь, — ответил казак. — И много у тебя людишек своих имеется в России?

— Душ семьсот есть…

— Так это же больше нашей станицы! — казак помолчал, представляя себя не то на месте помещика, не то в числе этих семисот, и, опять перейдя на «вы», спросил: — Как же вас сюда занесло? За провинность какую-то?