Унесенные бездной. Гибель «Курска».

Из беседы журналистки Наталии Грачевой со старшим инструктором-водолазом мичманом Юрием Гусевым на борту «Регалии»:

«– Тела лежали свободно или их приходилось вытаскивать с трудом?

– Да, приходилось вытаскивать. Тела были завалены, находились в труднодоступных местах.

– Что вы увидели в четвертом отсеке?

– Там все было завалено оборудованием… Мы там кое-какую документацию нашли. Но направлено все было, конечно, на поиски погибших.

– Какую документацию? Вахтенный журнал?

– Я не в курсе всего… Но из четвертого отсека какая-то документация была поднята. Я не знаю, был ли в том числе и вахтенный журнал…»

Можно со всей определенностью сказать, что вахтенного журнала в четвертом отсеке не было и быть не могло. Он мог быть только в центральном посту, во втором отсеке. Бумаги, которые извлекли водолазы из четвертого отсека, скорее всего, были типовой «отсечной документацией», которая никоим образом не могла бы пролить свет на причины взрыва.

«– Тела искали на ощупь? Или что-то видели?

– Было что и на ощупь. А потом, когда девятый отсек уже промыли, появилась кое-какая видимость.

– Вы говорите, что тела в девятом отсеке были завалены. Но при этом люди одеты так, как будто готовились выйти. Выходит, завалило их во время подготовки на поверхность? Или уже после смерти?

– Вообще-то непонятно… Может, их после того уже, как они погибли, завалило. Вода стала поступать – ящики те, которые могли плавать, поднялись, потом воздух из них вышел – они затонули, опустившись на тела… Такая могла ситуация быть. Возможно…»

Рассказ мичмана дополняет командир отряда глубоководников Герой России Анатолий Храмов:

– Нервных срывов у нас не было. Тот период, когда нас в целях психологической подготовки водили по моргам, был куда тяжелее. При погружении самым неожиданным и тягостным оказывалось состоянии отсеков – в одном, жилом, все было завалено кроватями, шинелями, дверьми… В другом – все обгорело и покрылось какими-то жирными хлопьями, вероятно, результат химической реакции…

Мы пошли в четвертый отсек, хотя работать там не было никакого смысла – он тоже был весь забит разрушенными конструкциями, тросами, все перемешано, как будто там прессом прошлись. Мы за полтора дня разгребли три метра прохода (родственники просили хоть что-то оттуда достать) – нашли тужурку с погонами, а в ней ещё документы оказались. Чьи – не знаю.

На борту «Регалии» постоянно находились прокурор и следователь, и если первые записки нам ещё показывали, то последующие уже не стали.

Когда один из водолазов, Сергей Шмыгин, зашел в восьмой отсек, который сохранился гораздо лучше других, то испытал просто-таки потрясение: чисто внутри, приборы на местах, следы пребывания людей видны, а людей нет. Сергей говорит: «Даже жутко стало – как в фильме «Сталкер». А в девятом отсеке как в аду: все обуглено, оплавлено, все в копоти, искали на ощупь…

Мы очень надеялись на четвертый отсек – там могли сохраниться личные вещи, но он оказался очень сильно поврежден. На первый взгляд даже странно – переборка между третьим и четвертым цела, межотсечная дверь задраена, люк на месте, а внутри будто каток прошел. Мы доложили об этом генеральному конструктору «Рубина» Игорю Спасскому. Он сказал, что так и должно быть – взрывная волна прошла по незадраенным магистралям системы вентиляции».

Сегодня мы знаем имена этих людей отчаянной отваги и высочайшего профессионализма: Сергей Шмыгин, Андрей Звягинцев, Юрий Гусев…

Как и все, я с замиранием сердца следил по голубому экрану за работой наших парней и их норвежских коллег. Сердце екало при мысли, что в отсеках «Курска» может случиться то, что дважды стряслось в коридорах затонувшего лайнера «Адмирал Нахимов». Поднимая тела погибших пассажиров, два водолаза заплатили за это жизнью. А ведь пароход лежал на глубине вдвое меньшей, чем подводный крейсер. Тогда я оказался невольным свидетелем гибели опытнейшего черноморского водолаза мичмана Сергея Шардакова. Он проник в одну из самых труднодоступных палуб лежащего на борту парохода. Пробираться приходилось на четвереньках. Когда-то люди проходили, пробегали там, не задумываясь, сколько шагов им приходится делать. Теперь же в расчет брался каждый метр этого перекошенного, враждебного пространства. Мичман прополз под приподнятой и подвязанной пожарной дверью и стал осматривать каюты правого борта – одну, другую.

Он походил на спелеолога, проникшего в разветвленный пещерный ход, чьи стены то, сужаясь, давят на тебя со всех сторон, то неожиданно расходятся, открывая пропасть, бездну. Но спелеологу легче – в пещере, пусть самой глубокой, воздух, а не вода, обжимающая тебя с пятидесятитонной силой.

И в мирное, и в военное время у водолазов те же враги – глубина, холод, «кессонка», удушье…