Но детство быстро закончилось. Буквально через месяц после того, как мне исполнилось десять лет, в Агил пришла прыгучая лихорадка. Это была уже вторая эпидемия на моей памяти. Еще одно воспоминание из детства – мы с мамой прячемся в каком-то подвале. Холодно, сыро… Я судорожно кашляю. Кашляю не только из-за того, что, после недели в этой сырой яме, сильно простыл, но, в основном, из-за смрада горелого мяса, который густыми клубами расползается по городу от площадей, на которых сжигают тела умерших. Это была первая эпидемия, которую я пережил. Без последствий для меня прошла и следующая эпидемия. Хотя, когда я говорю «без последствий» , то имею ввиду свое здоровье. Последствия были, и еще какие! Вот вам третье воспоминание – самое яркое, которое врезалось в память и останется в ней на всю жизнь. На город медленно опускается полог сумерек, но до сих пор светло – почти как днем. Тучи над головой играют багровыми отсветами от костров на площадях. Все та же вонь горелой плоти, несмолкаемый звон колоколов… И мама, быстро, чуть подпрыгивающим, будто в ритм с колокольным звоном, бегом, убегает от меня по улице. А я стою возле дверей все того же подвала, в котором мы прятались. Я сжимаю в руках палку, которая еще сегодня утром служила мне мечом в игре со сверстниками, повожу своим оружием влево–вправо… «Мама, не бойся!» – кричу я. А мама продолжает бежать. Заслышав мой голос, она оборачивается. В глазах сверкают слезы… Растрепанные волосы клочьями свисают с головы, лезут в глаза. А на ее щеке, как раз на той, которая оказалась повернута ко мне – на правой, алеет, мне даже показалось, что светится красным огнем, язва, размером с ногату. Она обернулась на бегу, взглянула на меня в последний раз и… споткнувшись, растянулась во весь рост. Тут же я бросился к ней. Но, увидев это, мама вскочила на ноги, одним прыжком забежала за угол и больше я ее никогда не видел. В тот день я остался один. Родственников у меня не было. А через месяц у меня уже не было вообще ничего. Хозяин квартир, к которых мы жили, сразу же после окончания эпидемии, просто вышвырнул меня на улицу, забрав себе все наше нехитрое имущество в счет платы за проживание. Что делать? Куда идти десятилетнему ребенку в большом, ставшем вдруг чужим, городе? Тогда я еще надеялся отыскать пропавшую мать. В мою детскую голову даже теоретически не могла прийти мысль, что она сгорела на одном из костров, пятна от которых сейчас соскребали с плит городских площадей. И тогда я придумал! Где мы с мамой бывали чаще всего? Конечно же в храме!
Я приходил в храм Дарена каждый день. Только проснувшись, первым делом я отправлялся туда, в надежде, что однажды встречу там маму. И протискиваясь, сквозь толпу, пытаясь заглянуть в каждый закоулок, искал ее, пока голод не заставлял отправиться на поиски пропитания, которое, обычно, находил на помойках позади таверн. Там всегда можно было найти что-то съедобное. Иногда, правда, приходилось отбивать еду от бродячих собак. А иногда, стая собак отбивала еду у меня. Очень редко, но и такое было, удача улыбалась мне в виде какой-нибудь сердобольной женщины, которая, сжалившись, давала кусок хлеба или несколько яблок. Так и жил. Проснувшись, шел в храм. Потом – на поиски пищи. И снова в храм…
Дни летели, складываясь в недели, месяцы и годы. Через год после ого, как оказался на улице, я изучил каждую дыру в городе. Нашелся и более приличный источник пропитания – всего полдня пути от города, и в моем распоряжении оказывались чужие огороды, на которых можно было найти свежие овощи. Правда, запасы пищи приходилось делать только по ночам. Днем фермеры довольно тщательно охраняли свое имущество. И не только днем – несколько раз случалось, что мне приходилось во всю прыть уносить ноги от истошно лающих за спиной собак.