Унесенные ветрами надежд

Элизабет молча дослушала до конца рассказ Дункана, когда они возвращались в Данмор-Холл. Когда он спросил ее, чувствует ли она себя теперь лучше, она ничего не ответила. Элизабет была противна себе, потому что валялась в песке и отдавалась Дункану самым бессовестным образом, как готовая на все послушная проститутка, хотя он, собственно, просто хотел сообщить ей, что ее отец умер. Ею овладела холодная ярость, потому что он специально отложил эту новость на потом, чтобы сначала получить удовольствие. Она напрочь забыла о том, что он всегда думает только о себе. Чувства других людей значили для него не больше, чем грязь. С какой стати его стала бы волновать смерть ее отца? Наоборот, известие о его смерти, скорее всего, доставило Дункану огромное удовольствие! В конце концов, он ненавидел виконта с самого своего детства. Элизабет с горечью вспомнила о том, что она до сих пор не узнала всю подоплеку этой ненависти. Свою таинственную историю он ей так и не рассказал. Впрочем, Элизабет тоже не хотела слушать ее. Да и какую роль это играло теперь, когда ее отца уже не было в живых?

В своих письмах, а она за последние два года получила от отца всего лишь два письма, он никогда не жаловался на свое здоровье, зато, как всегда, в присущем ему полушутливом стиле подчеркивал, как его радует то, что она чувствует себя хорошо на Антильских островах. Отец не раз повторял, что очень счастлив, зная, что его внук растет в мирной обстановке.

Элизабет ответила ему, что хочет вскоре увидеть его, на что он в своем втором и, как оказалось, последнем письме ответил, что она когда-нибудь, когда Джонатан подрастет, может быть, найдет возможность сопроводить сына на родину, чтобы тот мог познакомиться со своим старым дедом. При чтении этих несколько меланхолических строк она уже тогда чувствовала, что больше никогда не увидит отца, однако ей не хотелось в это верить.

– Лиззи, – тихо произнес Дункан и взял ее за руку, однако она резко вырвала ее.

– Оставь меня.

– Мне очень жаль.

– Чего тебе жаль? – набросилась она на него. – Что мой отец мертв? Или того, что ты предпочел использовать возможность, чтобы опять заняться со мной любовью, а не сообщить мне о смерти отца? «Привести в порядок наши с тобой отношения»! – передразнила она его. – Я должна была предчувствовать, что тебе нужно было только одно – получить свое удовольствие.

– Что ж, мне действительно надо было сразу же сказать тебе об этом, – согласился он, словно это объясняло его поведение и, кроме того, даже извиняло его.

Охваченная печалью и гневом, Элизабет погрузилась в молчание и упрямо игнорировала любую попытку Дункана смягчить ее своими примирительными словами.

Вдали, в ночной тьме, появились огни и обозначили очертания поместья Данмор-Холл. Факелы, которые горели по углам внешней каменной ограды и по обе стороны ворот, образовывали в темноте мерцающую линию.

– Будет лучше, если ты сейчас исчезнешь, – холодно сказала она. – Иначе кому-нибудь может взбрести в голову, что мы имеем какое-то отношение друг к другу.

Он остановился, а она пошла дальше. Вот так просто было все это. И так тяжело.

Конюх, который этой ночью охранял наружные ворота, открыл ей калитку. Элизабет, не говоря ни слова, поспешно прошла мимо него, в то время как он поклонился ей и пожелал доброй ночи. Если даже его и удивило, что молодая леди в темноте куда-то ходила за пределы поместья, то он не подал виду.

Ей повезло: проходя мимо конюшен и помещений для слуг в дом, она не встретила никого из гостей или членов своей семьи. На пути ей попались только две домашние служанки и один слуга. У всех троих был разгоряченный и усталый вид. Девочки несли кружки, наполненные пуншем, а слуга тащил бочонок шерри. Увидев Элизабет, они вежливо поздоровались с ней, а затем торопливо пошли дальше. Веселье все еще было в разгаре. Пьяный смех и пение иногда даже заглушали музыку, и это свидетельствовало о том, что праздник удался. Люди еще долго будут говорить о нем.

Элизабет прошмыгнула вверх по задней лестнице, которой обычно пользовались слуги. Ей хотелось лишь одного – забраться в кровать, натянуть одеяло на голову и заплакать.

17

Деирдре проснулась от какого-то звука. Она прислушалась, вглядываясь в темноту, но услышала только спокойное дыхание Джонатана. Малыш лежал в своей кроватке под противомоскитной сеткой и спал глубоко и крепко. Даже ураган не разбудил бы его, и уж никак не шумное веселье внизу, в праздничном зале. Деирдре тоже сразу же уснула, как только свернулась клубочком на своей соломенной циновке рядом с детской кроваткой.

В другом углу комнаты храпела Миранда – бывшая кормилица малыша, жирная португалка, которая утверждала, что выкормила своим молоком уже восемь детей, не считая своих собственных десяти. Она уже снова жила в своей хижине в Ойстинсе, потому что Джонатана давно отлучили от груди, однако Элизабет время от времени приглашала Миранду сюда, как сейчас, по поводу праздника, чтобы на время всей этой суматохи иметь еще одну няньку для малыша.