Унесенные ветрами надежд

В поле было видно добрую дюжину рабов и ирландских батраков, занятых работой. Они рубили блестевшими на солнце мачете стволы тростника и бросали их в кучу. Чернокожие пели, взмахивая огромными ножами, и это было странное пение, исполненное гортанных звуков, но при всей чужеродности этой мелодии в ней присутствовал какой-то почти гипнотический ритм.

Надсмотрщик Норингэмов, тучный мужчина лет сорока, в разодранной соломенной шляпе и серой от грязи рубашке, дремал, сидя в тени скалы. У него за щеками было полно жевательного табака, и из открытого рта стекала тонкая, как нитка, струйка коричневой слюны. Когда Элизабет и Силия проходили мимо него, он поднял руку и в вежливом приветствии приложил ее к голове, а потом, смачно сплюнув табак и машинально сделав несколько новых жевательных движений, снова задремал.

Дорога, по которой вслед за мулаткой шла Элизабет, вела мимо жилищ рабочих – покрытых соломой деревянных хижин, сооруженных в едином, довольно простом стиле: с низкими дверями и без всяких украшений. На расстоянии броска камня от них стояли хижины рабов, ничем не отличающиеся от хижин долговых работников. Они находились на краю полей, расположенных к северу от господского дома, и были отделены от плантации сахарного тростника всего лишь небольшой просекой.

– А почему хижины рабов стоят отдельно от жилищ остальных рабочих? – поинтересовалась Элизабет.

– Потому что белые и мы не должны находиться вместе, – ответила Силия таким тоном, как будто вопрос Элизабет был одним из самых глупых, который она когда-либо слышала.

Это «мы» осталось на слуху у Элизабет – кажется, Силия относила себя скорее к чернокожим, чем к белым. Какая же все-таки это, наверное, странная жизнь – быть рожденной с цветом кожи, который удерживает тебя, словно в плену, между двумя мирами! В отличие от долговых работников, у рабов не было права на свободу, потому что никакой временный контракт не ограничивал власть, которую имел над ними их хозяин. Они всю свою жизнь оставались рабами. В том числе и Силия, потому что она, хотя и была наполовину белой, все равно считалась чернокожей, а потому являлась собственностью хозяина плантации.

Перед одной из хижин в пыли на корточках сидел старый негр, державший между скрещенными ногами барабан – обтянутое козьей кожей устройство, которое в верхней части было широким, а в нижней – узким. С помощью палки он выбивал глухие, разносящиеся на приличное расстояние звуки. Быстрые удары чередовались с медленными, сильные – с более мягкими. И, словно эхо, в подобной же манере где-то вдалеке их повторял другой барабан.

Заметив Элизабет и Силию, чернокожий отставил барабан в сторону. Затем он взял длинную цепочку, на которую были нанизаны ракушки, и бросил ее перед собой таким образом, что ее разомкнутые концы остались лежать перед его ногами. После этого он стал внимательно рассматривать ракушки и тихонько напевать какую-то песню на чужом гортанном языке.

– Что делает этот человек? – шепотом спросила Элизабет мулатку.

– Он просит богов показать ему будущее, – ответила Силия и добавила, поясняя: – Он принадлежит к племени йоруба, которые верят во многих богов. Его зовут Абасс, он – бабалаво и умеет читать оду.

– А кто такой бабалаво? Что-то вроде прорицателя?

Силия неопределенно кивнула.

– Он вызывает ориша, которые знают дорогу с того света сюда. Они могут сказать нам, что будет и что нас ждет.

При ее последних словах Элизабет охватил озноб, происхождение которого она не могла объяснить. Она посмотрела на старика. Тот поднял глаза, их взгляды встретились, и на какое-то мгновение Элизабет непостижимым образом почувствовала себя так, словно ее уже нет, словно время на какой-то миг остановилось, чтобы уступить место чему-то чужеродному, для которого не было обозначения. Откуда-то издалека снова послышался глухой звук барабанов.

Старик, прислушиваясь, поднял голову, но при этом не оторвал взгляда от глаз Элизабет и слегка приподнял рукой цепочку с раковинами. Его темное, как дубленая кожа, лицо, курчавые седые волосы и вся худощавая фигура, казалось, превратились в тень и слились со стеной хижины. Элизабет зажмурилась и снова открыла глаза, чтобы призрак исчез и она вернулась в реальность. Затаив дыхание, она внимательно посмотрела на бабалаво и поняла, что загадочное мгновение закончилось. Где-то плакал ребенок, было слышно, как ругается какая-то женщина. А старик опустил глаза и отложил цепочку в сторону.

Высокие стебли тростника снова с шорохом качались на ветру, барабаны умолкли.

Акин подождал, пока белая женщина удалилась от старика, и ловко выбрался из хижины. Положив руку на костлявое плечо Абасса, он спросил:

– Что ты увидел?

– Смерть белого мужчины.

– Когда?

– Уже до наступления восхода солнца через один день.

Акин напрягся. На его лице отразилось дикое удовлетворение. Силия испуганно вскрикнула. Она боялась. Акин подошел к ней и посмотрел на нее сверху вниз.

– Не бойся. Ориша будут с нами. Огоун выкует наш меч и будет пить кровь белых мужчин.