Унесенные ветром

— Вот как? А ведь вы — часть его, так же как и я был когда-то, и могу побиться об заклад, что и вам он не больше по душе, чем мне. Почему я стал паршивой овцой в моей семье? По одной-единственной причине: потому что не хотел и не мог жить, сообразуясь с законами Чарльстона. А Чарльстон — это олицетворение Юга, его сгусток. Вы, верно, еще не познали до конца, какая это смертная тоска. От вас требуют, чтобы вы делали тысячу каких-то ненужных вещей только потому, что так делалось всегда. И по той же причине тысячу совершенно безвредных вещей вам делать не дозволяется. А сколько при этом всевозможных нелепостей! Последней каплей, переполнившей чашу их терпения, был мой отказ жениться на некоей девице, о чем вы, вероятно, слышали. Почему я должен был жениться на беспросветной дуре только из-за того, что по воле случая не смог засветло доставить ее домой? И почему я должен был позволить ее бешеному братцу пристрелить меня, если стреляю более метко, чем он? Конечно, настоящий джентльмен дал бы себя продырявить и тем стер бы пятно с родового герба Батлеров. Ну, а я… я предпочел остаться в живых. Итак, я жив и получаю от этого немало удовольствия… Когда я думаю о своем брате, живущем среди достопочтенных чарльстонских тупиц и благоговеющем перед ними, вспоминаю его тучную жену, его неизменные балы в день святой Цецилии и его бескрайние рисовые плантации, я испытываю удовлетворение от того, что покончил с этим навсегда. Весь уклад жизни нашего Юга, Скарлетт, такой же анахронизм, как феодальный строй средних веков. И достойно удивления, что этот уклад еще так долго продержался. Он обречен и сейчас идет к своему концу. А вы хотите, чтобы я прислушивался к краснобаям, вроде доктора Мида, которые уверяют меня, что мы защищаем справедливое и святое дело! Вы хотите, чтобы при звуках барабана я пришел в неописуемый экстаз, схватил мушкет и побежал в Виргинию, дабы сложить там голову? Что дает вам основание считать меня таким непроходимым идиотом? Я не из тех, кто лижет плетку, которой его отстегали. Юг и я квиты теперь. Юг вышвырнул меня когда-то из своих владений, предоставив мне подыхать с голоду. Но я не подох и нажил столько денег на предсмертной агонии Юга, что это вполне вознаградило меня за утрату родовых прав.

— Вы корыстолюбивы и чудовищны, — сказала Скарлетт, но без должного жара. Многое из того, что он говорил, пролетало мимо ее ушей, как это случалось всякий раз, когда разговор не касался непосредственно ее особы, но кое-что в его словах все же показалось ей толковым. Действительно, в светском кругу к людям предъявляется очень много глупых требований. Вот она должна почему-то притворяться, что схоронила свое сердце в могиле вместе с мужем, хотя это вовсе не так. И как все были шокированы, когда она вздумала потанцевать на благотворительном балу! И до чего же противно они поднимают брови, стоит ей только сказать или сделать что-нибудь чуточку не так, как все! И тем не менее ее злило, когда Ретт принимался высмеивать те самые обычаи, которые особенно сильно раздражали ее. Она слишком долго жила среди людей, приученных к вежливому притворству, и потому чувствовала себя не в своей тарелке, как только кто-то облекал ее мысли в слова.

— Корыстолюбив? О нет — просто дальновиден. Впрочем, может быть, это почти одно и то же. Во всяком случае, люди не столь дальновидные, как я, вероятно, назовут это так. Любой преданный конфедерат, имевший в шестьдесят первом году тысячу долларов наличными, спокойно мог сделать то, что сделал я, но мало кто был достаточно корыстолюбив, чтобы использовать предоставляющиеся возможности. Вот к примеру: сразу после падения форта Самтер, когда еще не была установлена блокада, я купил по бросовым ценам несколько тысяч тюков хлопка и отправил их в Англию. Они и по сей день там, в пакгаузах Ливерпуля. Я их не продал. Я буду держать их до тех пор, пока английские фабрики, когда им потребуется хлопок, не дадут мне за них ту цену, которую я назначу. И я не слишком буду удивлен, если мне удастся получить по доллару за фунт.

— Получите, когда рак свистнет.

— Уверен, что получу. Хлопок уже идет по семьдесят два цента за фунт. Когда война кончится, я буду богатым человеком, Скарлетт, потому что я дальновиден — прошу прощения: корыстолюбив. Я уже говорил вам как-то, что большие деньги можно сделать в двух случаях: при созидании нового государства и при его крушении. При созидании это процесс более медленный, при крушении — быстрый. Запомните это. Быть может, когда-нибудь и пригодится.

— Очень вам признательна за добрый совет, — произнесла Скарлетт с самой ядовитой иронией, какую только сумела вложить в эти слова. — Но я в нем не нуждаюсь. Разве мой отец нищий? У него больше денег, чем мне нужно, и к тому же Чарли оставил мне наследство.

— Боюсь, что французские аристократки рассуждали точно так же, как вы, пока их не посадили на тележки.