Унесенные ветром

Уэйд проскользнул в тихую столовую — его маленький ненадежный мирок зашатался и вот-вот готов был рухнуть. Неужели в этот солнечный день, когда взрослые ведут себя так странно, семилетнему мальчику негде укрыться, чтобы пережить свои тревоги? Он сел на подоконник в нише и принялся жевать бегонию, которая росла в ящике на солнце. Бегония оказалась такой горькой, что у него на глазах выступили слезы и он заплакал. Мама, наверное, умирает, никто не обращает на него внимания, а все только бегают туда-сюда, потому что появился новый ребенок — какая-то девчонка. А Уэйда не интересовали младенцы, тем более девчонки. Единственной девочкой, которую он знал, была Элла, а она пока ничем не заслужила ни его уважения, ни любви.

Он долго сидел так один; потом доктор Мид и дядя Ретт спустились по лестнице, остановились в холле и тихо о чем-то заговорили. Когда дверь за доктором закрылась, дядя Ретт быстро вошел в столовую, налил себе большую рюмку из графина и только тут увидел Уэйда. Уэйд юркнул было за портьеру, ожидая, что ему сейчас снова скажут, что он плохо себя ведет, и велят возвращаться к тете Питти, но дядя Ретт ничего такого не сказал, а, наоборот, улыбнулся. Уэйд никогда еще не видел, чтобы дядя Ретт так улыбался или выглядел таким счастливым, а потому, расхрабрившись, соскочил с подоконника и кинулся к нему.

— У тебя теперь будет сестренка, — сказал Ретт, подхватывая его на руки. — Ей-богу, необыкновенная красотка! Ну, а почему же ты плачешь?

— Мама…

— Твоя мама сейчас ужинает — уплетает за обе щеки: и курицу с рисом и с подливкой, и кофе, а немного погодя мы ей сделаем мороженое и тебе дадим двойную порцию, если захочешь. И я покажу тебе сестричку.

Уэйду сразу стало легко-легко, и он решил быть вежливым и хотя бы спросить про сестричку, но слова не шли с языка. Все интересуются только этой девчонкой. А о нем никто и не думает — ни тетя Мелли, ни дядя Ретт.

— Дядя Ретт, — спросил он тогда, — а что, девочек больше любят, чем мальчиков?

Ретт поставил рюмку, внимательно вгляделся в маленькое личико и сразу все понял.

— Нет, я бы этого не сказал, — с самым серьезным видом ответил он, словно тщательно взвесил вопрос Уэйда. — Просто с девочками больше хлопот, чем с мальчиками, а люди склонны больше волноваться о тех, кто доставляет им заботы, чем об остальных.

— А вот Мамушка сказала, что мальчики доставляют много хлопот.

— Ну, Мамушка была просто не в себе. На самом деле она вовсе так не думает.

— Дядя Ретт, а вы бы не хотели иметь мальчика вместо девочки? — с надеждой спросил Уэйд.

— Нет, — поспешил ответить Ретт и, видя, как сразу сник Уэйд, добавил: — Ну, зачем же мне нужен мальчик, если у меня уже есть один?

— Есть? — воскликнул Уэйд и от изумления раскрыл рот. — А где же он?

— Да вот тут, — ответил Ретт и, подхватив ребенка, посадил к себе на колено. — Ты же ведь мой мальчик, сынок.

На мгновение сознание, что его оберегают, что он кому-то нужен, овладело Уэйдом с такой силой, что он чуть снова не заплакал. Он судорожно глотнул и уткнулся головой Ретту в жилет.

— Ты же мой мальчик, верно?

— А разве можно быть… ну, сыном двух людей сразу? — спросил Уэйд: преданность отцу, которого он никогда не знал, боролась в нем с любовью к человеку, с таким пониманием относившемуся к нему.

— Да, — твердо сказал Ретт. — Так же, как ты можешь быть сыном своей мамы и тети Мелли.

Уэйд обдумал эти слова. Они были ему понятны, и, улыбнувшись, он робко потерся спиной об лежавшую на ней руку Ретта.

— Вы понимаете маленьких мальчиков, верно, дядя Ретт?

Смуглое лицо Ретта снова прорезали резкие морщины, губы изогнулись в усмешке.

— Да, — с горечью молвил он, — я понимаю маленьких мальчиков.

На секунду к Уэйду вернулся страх — страх и непонятное чувство ревности. Дядя Ретт думал сейчас не о нем, а о ком-то другом.

— Но у вас ведь нет других мальчиков, верно?

Ретт спустил его на пол.

— Я сейчас выпью, и ты тоже, Уэйд, поднимешь свой первый тост за сестричку.

— У вас ведь нет других… — не отступался Уэйд, но, увидев, что Ретт протянул руку к графину с кларетом, не докончил фразы, возбужденный перспективой приобщения к миру взрослых. — Ох, нет, не могу я, дядя Ретт! Я обещал тете Мелли, что не буду пить, пока не кончу университета, и если я сдержу слово, она подарит мне часы.

— А я подарю тебе для них цепочку — вот эту, которая на мне сейчас, если она тебе нравится, — сказал Ретт и снова улыбнулся. — Тетя Мелли совершенно права. Но она говорила о водке, не о вине. Ты же должен научиться пить вино, как подобает джентльмену, сынок, и сейчас самое время начать обучение.

Он разбавил кларет водой из графина, пока жидкость не стала светло-розовая, и протянул рюмку Уэйду. В этот момент в столовую вошла Мамушка. На ней было ее лучшее воскресное черное платье и передник; на голове — свеженакрахмаленная косынка. Мамушка шла, покачивая бедрами, сопровождаемая шепотом и шорохом шелковых юбок. С лица ее исчезло встревоженное выражение, почти беззубый рот широко улыбался.

— С новорожденной вас, мистер Ретт! — сказала она.