Унесенные ветром

В тот день Ретт встретил на улице человека, с которым они прорывали блокаду, и им, конечно, было о чем друг с другом поговорить. Куда они отправились беседовать и пить, Скарлетт не знала, но подозревала, что скорее всего — к Красотке Уотлинг. Ретт не приехал домой днем, чтобы погулять с Бонни, не приехал и к ужину. Бонни, просидевшая весь день у окна, с нетерпением дожидаясь своего папу, чтобы показать ему коллекцию жуков и тараканов, наконец, невзирая на слезы и протестующие крики, была уложена в постель Лу.

Возможно, Лу забыла зажечь лампу, а возможно, лампа сама погасла. Никто толком не знал, что произошло, но когда Ретт явился, наконец, домой сильно навеселе, в доме все было вверх дном, а отчаянные крики Бонни донеслись до него, когда он еще был в конюшне. Девочка проснулась в темноте и позвала папу, а его не было. И все неведомые ужасы, населявшие ее воображение, пробудились. Ни уговоры, ни несколько ламп, принесенных Скарлетт, не помогали: она не успокаивалась, и у Ретта, когда он в три прыжка взбежал по лестнице, был вид человека, встретившегося со смертью.

Взяв дочку на руки, он, наконец, уловил среди ее всхлипываний слово «темно» и в ярости повернулся к Скарлетт и негритянкам.

— Кто потушил лампу? Кто оставил Бонни в темноте одну? Присей, я с тебя шкуру за это сдеру…

— Бог мне свидетель, мистер Ретт, это не я! Это Лу!

— Ради всего святого, мистер Ретт, ведь я…

— Заткнись! Ты знаешь мой приказ. Клянусь богом, я… убирайся отсюда. И чтоб духу твоего не было. Скарлетт, дайте ей денег, и чтобы я не видел ее, когда я спущусь. А сейчас все уходите, все!

Негритянки выскочили — незадачливая Лу с рыданиями, закрывшись передником. Но Скарлетт осталась. Ей было тяжело видеть, как любимое дитя тотчас успокоилось на руках у Ретта, тогда как у нее на руках девочка кричала не умолкая. Тяжело было видеть и то, как маленькие ручонки обвились вокруг его шеи, слышать, как девочка, задыхаясь, прерывисто рассказывала ему, что ее так напугало, а она, Скарлетт, ничего членораздельного не могла из дочки вытянуть.

— Значит, он сидел у тебя на грудке, — тихо проговорил Ретт. — И он был большой?

— Да, да! Такой страшенный, большущий. И когти…

— Ах, значит, и когти у него были. Ну, ладно. Я всю ночь просижу тут и пристрелю его, если он снова явится. — Ретт сказал это убежденно, мягко, и Бонни постепенно перестала всхлипывать. Уже почти успокоившись, на языке, понятном одному только Ретту, она принялась описывать чудовище, которое явилось к ней. Скарлетт, слушая, как Ретт беседует с девочкой, точно речь идет о чем-то реальном, почувствовала, что в ней закипает раздражение.

— Ради бога, Ретт…

Но он жестом велел ей молчать. Когда Бонни наконец уснула, он уложил ее в кроватку и накрыл одеяльцем.

— Я с этой негритянки живьем шкуру спущу, — тихим голосом сказал он. — Да и вы виноваты. Почему вы не зашли посмотреть, горит ли свет?

— Не валяйте дурака, Ретт, — шепотом ответила Скарлетт. — Бонни так себя ведет потому, что вы ей потакаете. Многие дети боятся темноты, но у них это проходит. Уэйд тоже боялся, но я не потворствовала ему. Пусть покричит ночь-другую…

— Пусть покричит?! — На секунду Скарлетт показалось, что он сейчас ударит ее. — Либо вы дура, либо самая бессердечная женщина на свете.

— Я не хочу, чтоб она выросла нервной и трусливой.

— Трусливой! Черта с два! Да в ней трусости ни на грош нет! Просто вы лишены воображения и, конечно, не можете понять, какие муки испытывает человек, который им наделен, — особенно ребенок. Если что-то с когтями и рогами явится и сядет к вам на грудь, вы скажете, чтобы оно убиралось к дьяволу, да? Именно так, черт подери. Припомните, мадам, что я присутствовал при том, как вы просыпались, пища, точно выпоротая кошка, только потому, что вам приснилось, будто вы бежали в тумане. И это было не так уж давно!

Скарлетт растерялась — она не любила вспоминать этот сон. К тому же Ретт успокаивал ее тогда почти так же, как успокаивал сейчас Бонни, и это внесло смятение в ее мысли. Не желая над этим раздумывать, Скарлетт повела на него наступление с другой стороны.

— Просто вы во всем ей потакаете…

— И намерен потакать. Тогда она рано или поздно преодолеет свой страх и забудет о нем.

— В таком случае, — язвительно заметила Скарлетт, — раз уж вы решили стать нянькой, не мешало бы вам приходить домой и для разнообразия — в трезвом виде.

— Я и буду приходить домой рано, но напиваться, если захочу, буду, как сапожник.

С тех пор Ретт стал рано приходить домой — он приезжал задолго до того, как надо было укладывать Бонни в постель. Садился подле нее и держал ее за руку, пока она, заснув, не расслабляла пальцы. Лишь тогда он на цыпочках спускался вниз, оставив гореть лампу и приоткрыв дверь, чтобы услышать, если девочка проснется и испугается. Он твердо решил: больше он не допустит, чтоб ее мучил страх. Весь дом следил за тем, чтобы в комнате, где спала Бонни, не потух свет. Скарлетт, Мамушка, Присей и Порк то и дело на цыпочках поднимались наверх и проверяли, горит ли лампа.