Унесенные ветром

— Вы так думаете? Боюсь, она не согласилась бы с вами, если бы услышала. А кроме того, я хочу быть добрым и к вам, мисс Мелли. Вам я даю больше, чем даю Скарлетт.

— Мне? — с удивлением переспросила она. — Ах, вы хотите сказать — для Бо?

Он нагнулся, взял свою шляпу и встал. С минуту он стоял и смотрел вниз на некрасивое личико сердечком с длинным мысиком волос на лбу, на темные серьезные глаза. Какое неземное лицо, лицо человека, совсем не защищенного от жизни.

— Нет, не для Бо. Я пытаюсь дать вам нечто большее, чем Бо, если вы можете представить себе такое.

— Нет, не могу, — сказала она, снова растерявшись. — На всем свете для меня нет ничего дороже Бо, кроме Эшли… То есть мистера Уилкса.

Ретт молчал и только смотрел на нее, смуглое лицо его было непроницаемо.

— Вы такой милый, что хотите что-то сделать для меня, капитан Батлер, но право же, я совершенно счастлива. У меня есть все, чего может пожелать женщина.

— Вот и прекрасно, — сказал Ретт, вдруг помрачнев. — И уж я позабочусь о том, чтобы так оно и осталось.

Когда Скарлетт вернулась из Тары, нездоровая бледность исчезла с ее лица, а щеки округлились и были розовые. В зеленых глазах ее снова появилась жизнь, они сверкали, как прежде, и впервые за многие недели она громко рассмеялась при виде Ретта и Бонни, которые встречали ее, Уэйда и Эллу на вокзале, — рассмеялась, потому что уж больно нелепо и смешно они выглядели. У Ретта из-за ленточки шляпы торчали два растрепанных индюшачьих пера, а у Бонни, чье воскресное платье было основательно порвано, на обеих щеках виднелись полосы синей краски и в кудрях торчало петушиное перо, свисавшее чуть не до пят. Они явно играли в индейцев, когда подошло время ехать к поезду, и по озадаченно беспомощному виду Ретта и возмущенному виду Мамушки ясно было, что Бонни отказалась переодеваться — даже чтобы встречать маму.

Скарлетт заметила: «Что за сорванец!» — и поцеловала малышку, а Ретту подставила щеку для поцелуя. На вокзале было много народу, иначе она не стала бы напрашиваться на эту ласку. Она не могла не заметить, хоть и была смущена видом Бонни, что все улыбаются, глядя на отца и дочку, — улыбаются не с издевкой, а искренне, по-доброму. Все знали, что младшее дитя Скарлетт держит отца в кулачке, и Атланта, забавляясь, одобрительно на это взирала. Великая любовь к дочери существенно помогла Ретту восстановить свою репутацию в глазах общества.

По пути домой Скарлетт делилась новостями сельской жизни. Погода стояла сухая, жаркая, и хлопок рос не по дням, а по часам, но Уилл говорит, что цены на него осенью все равно будут низкими. Сьюлин снова ждет ребенка — Скарлетт так это сообщила, чтобы дети не поняли, — а Элла проявила неожиданный норов: взяла и укусила старшую дочку Сьюлин. Правда, заметила Скарлетт, и поделом маленькой Сьюзи: она вся пошла в мать. Но Сьюлин вскипела, и между ними произошла сильная ссора — совсем как в старые времена. Уэйд собственноручно убил водяную змею. Рэнда и Камилла Тарлтон учительствуют в школе — ну, не смех? Ведь ни один из Тарлтонов никогда не мог написать даже слово «корова»! Бетси Тарлтон вышла замуж за какого-то однорукого толстяка из Лавджоя, и они с Хэтти и Джимом Тарлтоном выращивают хороший хлопок в Прекрасных Холмах. Миссис Тарлтон завела себе племенную кобылу с жеребенком и счастлива так, будто получила миллион долларов. А в бывшем доме Калвертов живут негры! Целый выводок, причем дом-то теперь — их собственный! Они купили его с торгов. Дом совсем разваливается — смотреть больно. Куда девалась Кэтлин и ее никудышный муженек — никто не знает. А Алекс собирается жениться на Салли, вдове собственного брата! Подумать только, после того как они прожили в одном доме столько лет! Все говорят, что они решили обвенчаться для удобства, потому что пошли сплетни; ведь они жили там одни с тех пор, как Старая Хозяйка и Молодая Хозяйка умерли. Известие об их свадьбе чуть не разбило сердце Димити Манро. Но так ей и надо. Будь она чуточку порасторопнее, она бы уже давно подцепила себе другого, а не ждала бы, пока Алекс накопит денег, чтобы жениться на ней.

Скарлетт весело болтала, выплескивая новости, но было много такого, что она оставила при себе, — такого, о чем было больно даже думать. Она ездила по округе с Уиллом, стараясь не вспоминать то время, когда эти тысячи акров плодородной земли стояли в зелени кустов хлопчатника. А теперь плантацию за плантацией пожирал лес, и унылый ракитник, чахлые дубки и низкорослые сосны исподволь выросли вокруг молчаливых развалин, завладели бывшими хлопковыми плантациями. Там, где прежде сотня акров была под плугом, сейчас хорошо, если хоть один обрабатывался. Казалось, будто едешь по мертвой земле.