Унесенные за горизонт

Приказ из райкома - разобрать партийные дела и сегодня же их сдать. Все утро 14 октября, чихая от пыли, занималась упаковкой и отправкой документов. Потом начались военные занятия. Позади здания ВЦСПС был заросший кустами овраг - мы переползали его по-пластунски, выскакивали на шоссе и швыряли бутылки с горючей смесью в «надвигающиеся» на нас «танки».

В перерыве меня настиг телефонный звонок.

Алексей умолял прийти на Воробьевское шоссе, к Институту физпроблем, чтобы еще раз встретиться перед его отъездом.

Согласилась.

В пять часов вечера мы стояли в парке и любовались багровым закатом солнца, стояли молча, как будто для того и встретились.

- Ты знаешь, я чувствую себя подлецом, что уезжаю, оставляя тебя здесь. Еще не поздно, может, поедешь со мной?

- Спасибо тебе за заботу, но перестанем об этом, - прервала я его. - Ну, подумай сам, в качестве кого я вдруг появлюсь в Ташкенте?

- Да, это так. Жена моя отвратительно ревнива. Она ни за что не поверит, что нас связывают самые чистые дружеские чувства.

- Ну, вот видишь, не мне вносить разлад в ваши семейные отношения.

- Да какие там отношения!

- Тогда зачем мучаете друг друга? Разведитесь.

- Да, я это сделаю непременно, но, конечно, после войны.

- Конечно, сейчас не время, - согласилась я. - Поэтому спокойно поезжай в Ташкент, навести сына и жену. Кто знает, попадешь в армию, будешь жалеть, что не увиделись.

- Ты права, - ответил он, едва сдерживая слезы.

Я заторопилась на работу - еще предстояли занятия по оказанию первой медицинской помощи и ночное дежурство на крыше. Алеша долго держал мои руки в своих, все не отпускал, пока я не вырвалась, обнял крепко, поцеловал и сказал:

- Ни одну женщину я еще так не любил! - и, не оборачиваясь, побежал.

Изумленная, я смотрела ему вслед. Он все же не выдержал, обернулся и стал посылать мне воздушные поцелуи.

В издательстве узнала, что Николаева собирает совещание. Наша заслуженная ткачиха говорила об опасности, нависшей над Москвой, - взят Малоярославец, враг приближается, а потому необходимо быть во всеоружии и прочее.

Долго говорить ей не пришлось. Началась яростная бомбежка. Я была в первой группе «защитников крыши». Трассирующие пули красиво прошивали ночное небо, упавшие на крышу зажигалки шипели и крутились - мы хватали их длинными клещами и тушили в песке. Нас сменили довольно быстро, заставили спуститься в бомбоубежище. Здесь меня, перемазанную, но воодушевленную, увидел секретарь ВЦСПС Брегман.

- Как, вы не уехали к вашим детям? - удивился он.

- Как видите, нет!

- Зачем же так рисковать? Мы еще не в таком положении, чтобы лишать детей их последней опоры!

- Ничего плохого с ними не случится, государство воспитает в случае чего! - задорно отвечала я, чувствуя в себе такую силу, такую храбрость...

Всю ночь пришлось просидеть в убежище - бомбежка закончилась только на рассвете. На крышу меня больше не пускали, и мне удалось немного подремать.

Утром вернулась в свою рабочую комнату. Сейф с партийными делами был пуст, накануне все сдала в райком. В ящике стола лежало несколько версток, все были подписаны мною в печать. Ужасно хотелось спать. Положила руки на стол, склонила на них голову и закрыла глаза. Сколько так прошло времени - не помню. Вдруг - телефонный звонок. С изумлением услышала голос Алексея.

- Как, ты еще не уехал?

- Как видишь!

- Что, эшелон задержали?

- Нет, эшелон ушел вовремя.

- Ты опоздал? Какой ужас!

- Просто я решил остаться!

- Но почему?!

- Я не подлец, Рая!

- Ничего не понимаю!

- Когда ты освободишься?

- Прямо сейчас, я ночью дежурила. Но я хочу на дачу, мечтаю выспаться!

- А можно мне с тобой?

Когда пришла на платформу, Алексей был уже там. По дороге рассказал, что мучился отчаянно и все же в последнюю минуту понял, что никогда не простит себе, если он, здоровый мужик, уедет, а я останусь.

В доме все оставалось нетронутым, как в дни мирной жизни: на стенах висели ковры, драпри на дверях, шторы на окнах. Столы были покрыты скатертями, а постели покрывалами.

- Какое легкомыслие! - воскликнул Мусатов, - На дачу могут залезть воры, может попасть бомба... Нет, нет, все надо снять, часть оставить здесь, часть отвезти в Москву. Где-нибудь, что-нибудь да уцелеет!

И, не слушая моих возражений, принялся «раздевать» дом.

Конечно, это было правильно, но... невозможно больно. В этот последний островок прошлого, где все дышало Аросей и такой уютной и счастливой жизнью, вдруг, на глазах, пришла война и всеобщее, ставшее уже таким привычным разорение.

Алеша, видя, что я просто валюсь с ног, сказал:

- Да ты не стесняйся, ложись. Там, у забора, воз бревен. Твои?

Я кивнула головой.

- Тогда я займусь дровами, а ты спи. Где топор и пила?

Я показала:

- Для плиты нужны маленькие полешки.

- Иди ложись, сделаю все на «отлично», - засмеялся он и пошел во двор.

Сколько времени прошло - не знаю. Проснулась от крепких объятий и поцелуев; оскорбленная внезапным «нападением», вывернулась, грубо оттолкнула. Алеша тотчас стал просить прощения...