Унесенные за горизонт

Но самообладание, мне кажется, покинуло его, и, грохнув дверью, он выскочил на улицу. Я за ним следом:

- Арося! Я сейчас же выгоню их!

Схватила его за руку, но он вырвался и бросился бежать в сторону станции. Я тоже побежала, но догнать смогла лишь на платформе.

- Прости меня, - сказал он. - Но эта баба взбесила меня.

— Я тебя понимаю, - ответила я, - но боюсь, что у меня не получится их сразу выдворить.

- Я пока поживу у отца, - сказал Арося, впрыгивая в подошедший поезд. - Жду тебя там завтра вечером.

Я вернулась в хату разъяренной. Петя старался успокоить меня и оправдать жену: она, мол, ляпнула спроста. Катя ходила по комнате с независимым видом и вела себя так, будто оскорбление было нанесено ей.

Я категорически потребовала, чтобы они удалились.

- И не подумаем, - ответила Катя, - этот домик принадлежит Пете так же, как и тебе!

Я подхватила ребенка и с няней ушла к родителям. Отец сказал:

- Захотела быть лучше и добрее всех? Вот и получай на орехи!

На другой день, встретившись с Аросей, узнала, что он развернул бешеную деятельность по осмотру квартир, где предлагался обмен, и уже остановился на одной в районе Аэропорта, на Красноармейской улице.

Смотреть отправились вместе. Деревянная дача стояла в саду, обнесенном забором. Комнатка была маленькая, на втором этаже, но имела террасу и отдельную кухоньку. Нам все понравилось, а главное - хозяева хотели как можно быстрее перебраться в Киев, даже без осмотра предлагавшегося им помещения. В ту же ночь переговорили по межгороду с тетей Соней, и дело как будто сдвинулось с места.

В ожидании обмена мы жили на Даниловке, в Аросиной комнате, все вчетвером.

Летние каникулы в нашем институте отменили: было приказано выпустить наш курс досрочно - не летом тридцать третьего, а осенью тридцать второго. Сталин, узнав о плохих делах в книготорговле, потребовал немедленно укрепить ее молодыми специалистами. Вот и решили нас превратить в книготорговцев.

А тут еще нас бросила няня - прямо во время сессии, показала телеграмму: «умирает отец» - и только ее и видели.

Приехала в Бирюлево, к маме, та мне сказала, что к соседям приехала хорошая девушка из семьи «раскулаченного» и ищет работу. Настя оказалась для нас просто подарком - смирная, аккуратная и трудолюбивая, хотя ей только-только исполнилось шестнадцать.

В начале лета 1932-го к нам неожиданно нагрянул Сима, мой брат, и сказал, что Шурочка прислала родителям письмо, требуя немедленно забрать от нее Алексея, иначе она сдаст его в милицию.

...Из армии Алексей вернулся красивый, возмужавший, членом партии. Поступил, не без содействия Василия Минина, бухгалтером в сберкассу (пригодилось, хоть и короткое, обучение в коммерческом училище), откуда вскоре после свадьбы, без сожаления сдав партбилет, перешел в помощники к дяде Мише, в мастерскую по восстановлению производственной ветоши. Стал зарабатывать втрое против того, что получал прежде.

От родных они с Шурочкой поначалу не отделялись, питались за одним столом, внося деньги. Я нередко посещала этот дом, пользуясь случаем набить свой обычно тощий желудок обильной и вкусной едой.

Во главе стола восседал очень грузный отец Шурочки - Константин Николаевич. Он не верил в длительность НЭПа, торговли своей не восстанавливал и служил в качестве «спеца» в том же Охотном ряду. Стол ломился от блюд с птицей - утка, куры, гуси, во всех видах, жареные, вареные, в пирогах и пельменях. Как будто хозяин был владельцем птицефермы, а не скромным служащим госмагазина. Но это полбеды. Главное, на столе всегда стояла батарея бутылок с водкой и вином, отец и его сыновья пили, и мой брат старался от них не отставать.

Эта тина все сильней засасывала Алексея. Застать его «врасплох» было невозможно. В доме могло не быть хлеба, но водка и вино стояли в шкафу всегда. Шурочка получала от мужа деньги на хозяйство не сразу, а по мере надобности. Широким жестом он лез в боковой карман пиджака, доставал бумажник, спрашивал: «Сколько?». Меня эта манера удивляла чрезвычайно. В нашей семье отец отдавал маме всю получку, лишь изредка просил оставить какой-то мизер на табак и гильзы, которые набивал сам. Отец не пил, разве что за праздничным столом с семьей. Всякая покупка обсуждалась совместно. Шурочка же никогда не знала, сколько Алексей зарабатывает - ему нравилось самому покупать жене и родившейся дочери вещи и безделушки. «У меня для жены отказа нет», - не однажды с купеческой гордостью говорил он. Но мастерская дяди Миши уже больше года как была ликвидирована. В дом постучалась бедность. Бывшей фее пришлось пойти работать.