Унесённые временем

— Сирота это, — не давая Саньке даже открыть рта, быстро заговорил Феофан. — А одет дивно, потому как из скоморохов он, от своих, вишь, отбился. А может, померли все товарищи его, либо побили их казаки воровские. Из жалости с собой взял, в обитель воротимся — в послушники определю…

«Это не будущее! — вдруг пронзила Саньку страшная догадка. — Это прошлое! Далёкое прошлое, и я… я в нём, кажется, крепко застряла!»

Осознав это (хоть разум всё ещё отказывался признать очевидное), она, вопреки строгому наказу монаха Феофана, вскинула голову и взглядом, полным ужаса, обвела обступивших их всадников.

Передний из всадников, довольно молодой и щеголеватый, был облачён в золочёную кольчугу, на голове его имелся остроконечный шлем с перьями. На широком кожаном поясе всадника тяжело покачивалась сабля, ножны её были мастерски украшены голубыми и алыми камнями-самоцветами.

Его спутники тоже были вооружены саблями (без всяких, правда, украшений на ножнах), но вместо кольчуг имели на себе какие-то излишне толстые стеганые кафтаны с высокими стоячими воротниками. Головы трёх всадников защищали округлые шлемы, отдалённо напоминающие немецкие каски времён первой мировой, остальные же довольствовались простыми колпаками из толстого войлока.

Саньку вдруг охватило странное какое-то ощущение, ощущение полной нереальности всего того, что с ней сейчас происходило. Словно она неожиданно оказалась в фильме или, что вернее, на съёмках исторического фильма. А вот сейчас откуда-то со стороны появится режиссер или оператор с камерой… и тогда…

— Опусти глаза, щенок! — рявкнул вдруг на Саньку всадник в кольчуге, взмахивая плетью. — Смерд поганый!

На Саньку неминуемо обрушился бы удар, но Феофан каким-то чудом успел заслонить её, приняв плеть на себя. Всадники дружно расхохотались… впрочем, не зло, а, скорее, насмешливо-добродушно, а всадник в кольчуге вновь взмахнул плетью…

— Не гневайся на него, боярин! — безропотно принимая удар за ударом, говорил Феофан всё тем же напевно-заискивающим голосом. — Отрок ещё, к тому же блаженный он, разумом весьма слаб…

И тут Санька закричала. Вернее, дико завизжала и, упав на землю, принялась кататься по ней, обхватив руками голову. Она уже ничего не соображала и ничего не желала соображать. Она желала сейчас лишь одного: чтобы этот кошмар, который так неожиданно ворвался в её жизнь, поскорее закончился, и она вновь оказалось в своём времени. Не в будущем (она уже не стремилась туда попасть), а именно в своём настоящем. Там, где осталась мама… ведь она там совершенно одна осталась!

— Падучая у него, к тому ж! — глухо, как сквозь слой ваты, доносились до слуха Саньки слова Феофана. — Отпустил бы ты нас, боярин, век Бога за тебя молить будем!

Эти слова — было то последнее, что смогла ещё расслышать Санька перед тем, как окончательно потерять сознание.

* * *

Когда Санька очнулась, уже почти стемнело. Неподалёку от неё ярко горел костёр, возле которого, сгорбившись и обхватив колени руками, сидел Феофан. Он не смотрел в сторону Саньки, и, казалось, совсем позабыл о самом её существовании, и Санька не знала: радоваться ей этому или огорчаться. С одной стороны Феофан, кажется, спас её от чего-то страшного и даже ужасного (далее в щекотливую эту тему разум Саньки постарался не углубляться), с другой же стороны Санька Феофана всё же немножечко опасалась. Что если, воспользовавшись темнотой и тем, что монах этот даже не смотрит в её сторону, попытаться незаметно от него улизнуть?

В это время Феофан неожиданно повернул голову и Санька, захваченная врасплох, не успела вновь зажмуриться и притвориться спящей или находящейся в бессознательном состоянии.

— Очнулся, отрок? — спросил Феофан прежним своим рокочущим басом. — Давай тогда к костру, вечерять будем!

Конечно, и сейчас можно было попробовать просто вскочить и задать такого стрекоча, что вряд ли Феофан в его солидном возрасте смог бы за ней угнаться. Да, скорее всего, и не побежал бы он за ней… больно нужно…

Эта последняя мысль, как ни странно, немного успокоила Саньку. К тому же её вдруг охватила странная какая-то апатия, безразличие какое-то полное. Куда ей бежать в этой чужой жестокой стране, как сможет она вести себя так, чтобы не привлекать излишнего внимания окружающих?! Одна одежда чего стоит, а речь, а поведение… и хорошо ещё, что этот монах её за мальчишку принял…

И Санька, поднявшись, медленно подошла к огню и уселась подле него, но не рядом с Феофаном, а чуть в стороне. На костре, в помятом медном котелке аппетитно булькало какое-то густое варево, и от одного только его запаха рот Саньки наполнился слюной. А может, она просто здорово проголодаться успела?

— Тебя как звать, отрок? — не глядя на Саньку, спросил Феофан, непрерывно помешивая в котелке большой деревянной ложкой. — Али ты и имени своего не помнишь?

— Почему, помню, — сказала Санька, сглатывая слюну. — Санькой меня зовут, вернее, Александрой. Александром… — быстро поправилась она, — Санькой, то есть…