Унгерн. Демон монгольских степей

   — Значит тебе, Панцук-гун, важнее стада баранов, чем служба и верность мне?

   — Я этого не говорил и даже не думал об этом, господин великий цин-ван.

   — А о чём же ты сейчас думал?

   — Только о том, что новая война с Россией может погубить Халху и Богдо-гэгена...

   — Что?! Ты не веришь в мою победу?! Бурдуковский! Закопать негодяя живым в землю! Прямо перед моей юртой!..

Подобные расправы служили демону монгольских степей плохую службу. Офицерство, особенно те люди, которые стремились победить в «белых перчатках», следовавшие по жизни кодексу чести старой русской армии, начали сплачиваться для выступления против «бешеного барона». Зачатки такого конспиративного союза оказались вне поля зрения контрразведчика полковника Сипайло и его людей. Врагами барона Унгерна становились бывшие колчаковские офицеры, служившие атаману Дутову и генералу Бакичу, оренбургские казаки, волей судьбы оказавшиеся в рядах Азиатской конной дивизии.

Мятеж в унгерновском войске мог возникнуть и раньше. Но боевая обстановка» походы не позволяли военным людям расслабляться, времени у них на окончательное «оформление» заговора против «белого рыцаря» из Эстляндии не было. В противном случае трагический конец цин-ванав погонах генерал-лейтенанта семёновской армии мог наступить гораздо раньше. Для людей, воевавших с лета 14-го года, грань между жизнью и смертью давно уже стёрлась. Но о своей чести военного сословия государства Российского казачество и офицерство пеклось всегда.

...Унгерн, как глава белогвардейских сил в Монголии, после вступления советского экспедиционного корпуса в Ургу оказался в незавидном положении. У него имелся хороший шанс нанести фланговый удар по противнику, когда тот находился на марше, наступая на столицу Халхи. Но барон, при небрежном отношении к ведению разведки» упустил этот реальный шанс ослабить силы Неймана и Сухэ-Батора.

Была надежда на то, что монголы, почитающие Богдо-гэгена, не признают революционное правительство, перебравшееся из Алтан-Булака в Ургу. Но первые указы, расходившиеся по стране, привели Унгерна-Штернберга в немалое замешательство: он почувствовал реальную силу новой правительственной власти. И стал осознавать, что его Азиатская конная дивизия на монгольской земле превратилась в «инородное тело». Надо было что-то срочно предпринимать, говоря иначе, начинать войну. Вопрос крылся только в одном: где и против кого.

Цин-ван Унгерн уже давно демонстрировал авантюрный склад своей личности. Это было ясно и для атамана Григория Семёнова, и для Чжан Цзолиня, и для начальника советских войск в Сибири бывшего полковника Генерального штаба Шорина, сидевшего в городе Омске. Все они ожидали новый ход белого «шахматиста», который думал свои думы, сидя по ночам в ханской юрте на берегах Селенги в окружении лам-прорицателей, собранных с самых дальних дацанов. Барон хорошо платил, кормил досыта бараниной, и потому ламы очень старались, наводя в голове цин-вана «тень на плетень». Это он понял только в самые последние дни своей жизни на Востоке:

   — Лама годен только для мирных дней. Даже самый ясновидящий. На войне он не заменит и одну казачью винтовку. Даже простую плеть...

Барону было известно, что немалая часть его офицеров и русские колонисты волнуются. У многих в Урге остались семьи, судьба которых была неизвестной. На одном из полковых смотров ему задали вопрос:

   — Можно ли, господин генерал, забрать из Урги семьи с помощью верных монголов и привезти их в лагерь?

На такой вопрос встревоженных судьбой близких людей Унгерн фон Штернберг ответил:

   — Настоящий воин не должен иметь никаких близких.

   — Позвольте спросить, почему?

   — Тревога за близких уменьшала храбрость воинов во все времена.

   — Но красные могут учинить над нашими семьями расправу.

   — Мой приказ за номером пятнадцать запрещает брать жён в походы...

Ища выход из создавшейся ситуации, цин-ван Унгерн, вспоминая последний штурм Урги, решил повторить «шахматный ход», то есть вторично устроить побег Богдо-гэгену. Он написал ему доверительное письмо, переправленное в столицу с одним из учёных лам, который был вхож в ближайшее окружение Джебцзуна-Дамбы-хутухты:

«Мой повелитель Богдо-хан. Я выражаю вашей светлости искреннее соболезнование по поводу занятия столичной Урги красными монголами и советскими войсками...

С приходом красных для Монголии и «жёлтой» религии наступают чёрные дни. Наши враги не пощадят ни храмы, ни монастыри, как это происходит в России уже четвёртый год. Буддистских лам ждёт участь православных христианских священников...