Унгерн. Демон монгольских степей

В этой внезапной суматохе офицеры-заговорщики потерялись в ничего не понимающей огромной толпе. Никто не знал, убит Унгерн или нет. Эвфаритский со своей группой покушения словно в воду канул. Наконец, от генеральской палатки пришли колчаковские офицеры. С первых их слов стало ясно, что барон жив, невредим и скрылся где-то в ночи.

Когда заговорщики беспрепятственно подошли к унгерновской палатке, то попросили барона выйти к ним. Но вместо хозяина из палатки выглянул полковник Островский, тоже один из участников заговора. Стало ясно, что цин-вана там нет. Как потом выяснилось, он по какой-то причине на ту ночь поменялся палатками со своими штабными чинами. Скорее всего, Унгерн заподозрил что-то неладное и решил ночью поостеречься. Тем самым он спас свою жизнь от пуль заговорщиков.

Островского, выглянувшего из палатки, офицеры в темноте приняли за барона. Один из них выстрелил, но револьверная пуля счастливо не задела полковника, который инстинктивно отшатнулся от входа назад. Второй раз стрелять не дали: заговорщики узнали Островского.

Вот тут-то демон монгольских степей и появился. Он вместе с ламами занимался гаданием в соседней палатке и, услышав выстрел совсем рядом, выглянул наружу. Его появление заговорщики не проморгали. Нестройный залп из пяти-шести револьверных стволов дал понять барону, что против него начался самый настоящий мятеж. Хотя стреляли с дистанции всего с полдюжины шагов, ни одна пуля не задела генерала. Случайно попали в кого-то из лам-прорицателей. Те подняли страшный крик: в Халхе лам не трогали даже пальцем.

Унгерн среагировал на револьверный залп мгновенно. Он упал на четвереньки и юркнул в кусты, около которых стояла палатка. Заговорщики бросились за ним, стреляя в темноте наугад, возбуждённо крича:

   — Он там! Стреляйте!..

Искать бежавшего было совершенно бессмысленно ещё и потому, что вся бригада уже поспешно выступила по дороге на восход солнца. Группа полковника Эвфаритского поторопилась догонять её. Унгерн оказался предоставленным самому себе и какое-то время мог не опасаться за свою жизнь. Ночная темень и густой кустарник у подножия холма оказались для него спасительными.

На походе офицеры сумели навести порядок в полках и сотнях, успокоить людей. Теперь все знали о случившемся, но за «бешеного барона» никто не заступился. Бригада вытянулась по ночной дороге, двигаясь походным порядком к Джаргалантуйскому дацану. Хорошей дороги оказалось вёрст на восемь, Дальше двигаться среди поросших лесом и кустарником сопок по дороге, которая теперь больше напоминала лесную тропу, в ночи стало невозможно. Посовещавшись с офицерами, полковник Островский?, оказавшийся за старшего, приказал устраиваться до утра не привал:

   — Располагаться по сотням. Людям сказать, чтобы были в полной готовности выступить. Мало ли что мажет быть...

Офицеры-заговорщики, собравшись, решали один животрепещущий вопрос: как встретить барона, если тот вздумает объявиться среди изменившего ему мятежного войска.

   — До рассвета от барона нам бежать не стоит.

   — Надо выставить с тыла оцепление из сотни надёжных казаков с офицером от нас.

   — Сотни мало. Надо оцепление усилить пулемётной командой.

   — Зачем пулемёты в оцепление? Одного барона бояться нам, что ли?

   — Почему одного? Монгольского дивизиона среди вас нет. Скорее всего он у Унгерна. Вот с цэриками он и прибудет под утро наводить порядок в дивизии.

   — Пускай приходит. Мы его пулемётами встретим.

   — Верно. Нам терять уже нечего...

Страшное возбуждение владело не только офицерами-заговорщиками. Оно передалось и их подчинённым. Всех волновал один-единственный вопрос: где барон? В лесном распадке, где до утра расположилась мятежная бригада, постепенно установилась тишина. Почти никто не спал. Люди вслушивались в ночные звуки. Неожиданно послышался стук копыт одинокой лошади по каменистой дороге, хорошо различимый для человеческого уха. Повсюду зашептали:

   — Барон! Это может быть только барон...

Это действительно был барон Унгерн фон Штернберг в заметном даже при лунном свете жёлтом халате, ехавший на любимой белой кобыле. Он сумел беспрепятственно объехать лесными прогалинами казачье оцепление и теперь совершенно неожиданно для тысячи с лишним людей оказался перед ними. Уже светало. Всадник спускался с вершины холма к мятежному войску, расположившемуся по дороге полками и сотнями.

Барон медленно объезжал севших в сёдла «азиатов». В предутренних сумерках он не мог определить, что за части находятся перед ним, и потому то и дело грозно спрашивал:

   — Кто здесь? Какая сотня? Где командир?

Но в ответ было только молчание. Будь посветлее, то Унгерн мог бы заметить, что все встречавшиеся ему всадники сжимают в руках оружие. Поведение мятежников было ясным: больше подчиняться цин-вану никто не помышлял. А идти с ним в неведомый Тибетский край тем более.

Неожиданно барон узнал в одном из всадников казачьего есаула Макеева, одно время служившего в экзекуторской команде полковника Сипайло. Он подъехал к нему почти вплотную:

   — А, это ты Макеев?

Казачий офицер ответил нехотя: