Унгерн. Демон монгольских степей

Ответ подследственного показал, что данный вопрос уже давно являлся головной болью командира Азиатской конной дивизии перед её походом против Советской России. Унгерн ответил по-солдатски прямо и откровенно:

   — Кормиться надо было. Это трудно объяснить.

   — Как трудно? Сформулируйте свой ответ. Он важен для допроса. Почему же такое случилось?

   — Авторитет бы мой никогда не упал. При условии, что я сам бы смог прокормить дивизию. Или надеть на своих мародёров шапки-невидимки...

Бездействие породило для барона ещё одну беду. Часть офицеров, в своём большинстве недавних колчаковцев, стали открыто требовать, чтобы он уводил дивизию из Халхи в Маньчжурию и через неё — в Приморье. В Урге было достоверно известно, что во Владивостоке и под ним скапливаются каппелевцы, не сложившие оружие перед красными:

   — Мы пошли в ряды белой армии не для того, чтобы отсиживаться в этих степях, будь они неладны...

   — Почему каппелевцы в Приморье сражаются с красными, а мы только в бинокли рассматриваем Россию...

   — Надо уходить отсюда в Приморье. Не пустит Чжан Цзолинь — прорвёмся с боями...

   — Как прорываться через Маньчжурию во Владивосток? Как полковник Дроздовский со своим добровольческим отрядом прорвался через весь юг Малороссии в Ростов на соединение с генералом Деникиным...

   — Мы хотим воевать за Россию, а не довольствоваться чингисхановским пайком...

Бунтовали против бездействия не все офицеры Азиатской конной дивизии, а её элитная часть — Офицерская сотня. Она со дня своего образования стала любимым детищем генерала Унгерна фон Штернберга. Барон относился к ней с той же любовью, с какой относились к 4 цветным офицерским полкам — Корниловским, Алексеевским, Дроздовским и Марковским полководцы Вооружённых сил Юга России и Русской армии в Крыму генерал-лейтенанты Деникин и Врангель.

Унгерн каждый раз отказывал дивизионному офицерству, вернее — части его, в праве оставить Ургу и уйти в Приморье, к каппелевцам. Но так долго продолжаться не могло. Как-то утром барона разбудил дежурный по штабу:

   — Господин генерал! Офицерская сотня дезертировала этой ночью.

   — Дезертировала! Это же чудовищное предательство нашего дела! Куда она ушла?

   — Ушли по тракту на восток. С темнотой двинулись к Владивостоку. Все как один колчаковцы, не наши азиаты.

   — А сотенные пулемёты?

   — Взяли только своих коней. Без пулемётов ушли, чтоб идти без тяжестей.

   — Пошли нарочного к князю Баяр-гуну. Приказываю его чахарам догнать и истребить изменников. Никого не щадить из беглецов.

   — Что ещё передать Баяр-гуну?

   — За каждую привезённую мне голову чахары получать по десять золотых империалов. Иди...

Офицерской сотне Азиатской конной дивизии далеко уйти в степь от Урги не удалось. Сотни конников-чахар вала Баяр-гуна настигли беглецов во время привала и внезапно обрушились на них. Большинство, не ожидавших такого коварного поступка от Унгерна с его генеральскими погонами и Георгиевским крестом на груди, так и не успели взяться за оружие для защиты. Чахары в тот день доставили в Ургу тридцати восемь отрубленных голов. И за каждую из них получили обещанные золотые монеты царской чеканки. Потомок эстляндских рыцарей был непривычно щедр на награду.

Это кровавое событие не стало в годы Гражданской войны секретом за семью замками. Во Владивостоке каппелевские офицеры скажут, среди прочего, посланцу атамана Семёнова:

   — Если барон попадётся нам в руки, то сполна расплатится за головы Офицерской сотни...

   — Только сперва мы его разжалуем из хорунжих в штатского...

   — Пусть только выползет из монгольских степей за Уссури или Амур...

   — Святого Георгия снимем с его жёлтого халата, как и голову с плеч, только пусть вылезет...

Унгерн метался, не решаясь выступить в поход против Советов. Он понимал, что в таком деле ему нужны сильные союзники, а в Азиатской конной дивизии не набиралось и пяти тысяч бойцов из «всех племён и народов».

Была сделана попытка увеличить её боевую силу. Барон формирует новый полк. Он назывался Китайско-Тибетский. Китайскими солдатами являлись военнопленные, тибетцами — местные добровольцы из числа выходцев из горного поднебесья.

Однако Китайско-Тибетский полк Азиатской конной дивизии просуществовал недолго. Будучи выведен из Урги на новые квартиры, он за несколько дней растаял. Сперва его покинули тибетцы, ненавидевшие китайцев, а затем исчезла и китайская часть. Одни бывшие военнопленные стремились вернуться к родному очагу, другие превратились в заурядных разбойников-хунхузов, третьи пошли служить в армии генералов-губернаторов. В Халхе, где пахло порохом и текла кровь, желающих остаться в войске русского генерала нашлось совсем немного...

Цин-ван внезапно в Урге оказался в изоляции от общего Белого Дела. Неожиданно дал знать о себе недавний начальник — Григорий Михайлович Семёнов. Атаман всех восточных казачьих войск России прислал официального посланца с собственноручным письмом, в котором предлагал ни много ни мало как поход против Советской России. В письме сообщался «под большим секретом» следующий план военных действий против большевиков: