Унгерн. Демон монгольских степей

О том заговоре наиболее достоверные воспоминания у начальника дивизионного госпиталя Н. М. Рибо (Рябухин), служившего ранее в Оренбургской армии атамана Дутова. Он оставил после себя мемуары «История барона Унгерна-Штернберга, рассказанная его штатным врачом», известные российскому читателю благодаря книге Л. Юзефовича «Самодержец пустыни». Маштаков был сослуживцем и земляком Рибо и потому ввёл его в круг заговорщиков, ознакомив с планом ликвидации генерала Унгерна-Штернберга.

Согласно этому плану, несколько надёжных офицеров постараются убить барона. После этого командование Азиатской конной дивизией передаётся старшему по званию — генералу Резухину. Но при условии, что тот согласится повести «азиатов» на восток, в Маньчжурию. Если отказывается, то разделяет участь Унгерна. В таком случае командование берёт на себя один из старых полковников, человек с авторитетом, но на тех же условиях: или веди туда, куда велено, или смерть.

Маштаков говорил, что жребий, кому стрелять «бешеного барона», пал на него. Ему следовало привести приговор в исполнение в эту же ночь. После обычного гадания с ламами Унгерн должен был лечь спать в своей палатке. Вот тогда-то казачьему офицеру и следовало совершить покушение. Маштаков просил своего сослуживца позаботиться, чтобы, когда начнётся «ликвидация» палачей Сипайло и Бурдукове кого, среди госпитальных раненых не возникла паника, чреватая излишними жертвами.

Заговорщики были уверены в успехе. В случае открытого боя генерал Унгерн мог рассчитывать в своей бригаде только на монгольских цэриков князя Биширли-тушегана и ненавистную всем комендантскую команду Бурдуковского. Оренбургские казаки были давно готовы покончить с дивизионными палачами. Рибо пишет:

«Там же и тогда же, в моей палатке, при свете умирающего лагерного костра Маштаков тщательно проверил свой «маузер», пожал мне руку и скользнул во тьму так же бесшумно, как вошёл. Разумеется, спать я больше не мог и начал ходить вдоль палаток и подвод, на которых раненые проводили ночь, напряжённо вслушиваясь и стараясь различить звуки выстрелов сквозь шум и плеск быстрого Эгин-Гола, бегущего по своему каменистому ложу. Примерно треть мили отделяла меня от палатки барона…»

Однако в ту ночь судьба хранила демона монгольских степей. Когда Маштаков на правах генеральского адъютанта вошёл в палатку, она оказалась пуста. Унгерн общался с ламами в другом месте. На этот раз гадание затянулось надолго, чуть ли не до самого рассвета. Казачий офицер ещё какое-то время побродил около унгерновской палатки и, поняв, что может вызвать подозрение у охраны, ушёл к себе. Когда цин-ван укладывался спать, начальник его ночной стражи из монгольских телохранителей доложил о подозрительном поведении казачьего офицера:

   — Господин цин-ван. Во время вашего разговора с ламами-прорицателями к вам в палатку заходил одни из адъютантов.

   — Кто это?

   — Маштаков, офицер из оренбургских казаков.

   — Для чего он хотел меня видеть, говорил охране? Или тебе?

   — Нет. Но цэрики и я знали, что он адъютант цин-вана. Близкий к вам человек.

   — Что он делал после того, когда увидел, что палатка пуста?

   — Он ещё долго ходил вокруг.

   — Хорошо. Передай начальнику штаба дивизии, чтобы сегодня же отправил этого Маштакова в его полк. Я ему уже не доверяю.

   — Будет исполнено, господин цин-ван.

   — Если он без моего личного разрешения ещё хоть раз появится у моей палатки, оружие применяйте без предупреждения.

   — Я понял, господин...

Так сорвалась первая попытка покушения на Унгерна со стороны офицеров-заговорщиков. Теперь ни Маштаков, ни кто-то другой из них не могли запросто появиться ночью у баронской палатки. Её всю ночь напролёт бдительно охраняли унгерновские телохранители из монгольских цэриков конвойного дивизиона, которым командовал князь Сундуй-гун.

На следующее утро, как было приказано ранее, дивизия разделилась на две бригады. Им в походном строю предстояло следовать по маршруту, Унгерном ещё не объявленному. Резухинские полки пока оставались на месте стоянки, чтобы, когда солнце будет в зените, двинуться в дивизионном арьергарде.

О событиях того дня рассказывают в своих воспоминаниях и начальник госпиталя Рибо, и есаул Макеев, которые оказались непосредственными участниками мятежа против цин-вана и генерал-лейтенанта барона Унгерна фон Штернберга. События развивались следующим образом.

Мятеж начался в резухинской бригаде, когда походный лагерь был уже свернут, а люди готовились по первому приказу сесть в сёдла. Несколько офицеров-заговорщиков явились к генералу с самыми решительными намерениями, хотя разговор резким не был: