Унгерн. Демон монгольских степей

Судьба действительно не обделила «злодейски» преданного телохранителями-монголами самозваного степного правителя. Она послала к нему десяток всадников, зорко и настороженно оглядывавших по пути с высоток незнакомую, поросшую пожелтевшей травой степь. Но не соратников, белых. И даже не случайных монгольских пастухов. А врагов, красных.

Врагов непримиримых к личности барона Унгерна, известного по всему опустошённому Гражданской войной Забайкалью «белого гада». Кровавого барона из стана самого атамана Семёнова, укрывшегося сейчас в Маньчжурии.

Одинокую белую юрту на вершине пологого холма конный разъезд из партизанского отряда бывшего штабс-капитана старой армии и полного кавалера четырёх Георгиевских крестов за мировую войну Петра Щетинкина заметил издали, продвигаясь вперёд по широкой долине. Это были кавалеристы из 35-го полка, человек двадцать. Всадники, придерживая уставших от долгого пробега коней, пристально рассматривали увиденное издали:

   — Не пастушья юрта-то. Белым войлоком крыта.

   — И конь не монгольский. Наш конёк, российский. По виду явно казачий.

   — Странно, однако. Людей не видно.

   — И дымка не видно.

   — Может, заприметили нас да и ушли подальше.

   — Как ушли? Бросив такого коня?

   — Действительно, такого не кинешь в степи на съедение волкам...

Старший партизанского разъезда без долгих раздумий приказал своим товарищам:

   — Берём в кольцо юрту. Пятеро заходят слева, пятеро — справа. Остальные — за мной намётом. Смотри у меня, не зевай, если пальба начнётся.

Нахлёстывая коней, настороженно держа в руках скинутые с плеч короткие кавалерийские карабины с загнанными в патронники патронами, всадники в считанные минуты подлетели к подножию холма. Из юрты на топот копыт никто не показался. Только Одинокий, истомившийся па привязи застоявшийся конь радостно заржал, увидев людей. Старший разъезда бросил вполголоса ближайшему партизану:

   — Точно было сказано. Конь казачий, не монгольский. Смотри, как голову держит, зараза. Красавец, слов нет.

Несколько партизан, соскочив с коней и бросив на всякий случай поводья товарищам, рассыпавшись в цепь, поспешили на вершину холма. Они шли тихо, чтобы не встревожить тех, кто, возможно, сейчас сидел в юрте. Однако шуршание высохшей на горке травы барон Унгерн, привыкший за день к звукам степи по ту сторону войлочной стенки, всё же услышал:

   — Кто? Свои или чужие? Быть свободным или растерзанным здесь же?

Ворвавшимся с оружием в руках в юрту партизанам открылась следующая картина. На истоптанном ковре лежал высокорослый человек со связанными за спиной руками и ногами. Он был одет в видавший виды жёлтый монгольский халат с потемневшими от времени генеральскими погонами. На груди блестел белоэмалевый Георгиевский крест. Глаза смотрели прямо, с откровенной ненавистью.

   — Кто вы? — спросил старший разъезда.

   — Разве вам не известно моё лицо?

   — Нет, такого беляка я ещё не встречал. Так кто вы?

   — Я — начальник Азиатской конной дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн-Штернберг.

   — Сам Унгерн?! Врёшь, гад!

   — Лично сам. Имею часть представиться...

Красным конникам в такое «чудо» сразу поверилось трудно. Поймать барона, чьё бело-азиатское войско рассеялось, за которым уже много дней охотились в степях Внутренней Монголии, казалось уже невыполнимой задачей. А тут на тебе — Унгерн, безоружный и крепко связанный. О таком бесценном трофее, «тянущем» на орден Красного Знамени, можно было лишь мечтать.

Пленнику развязали только ноги. Посадив белого генерала на его же коня, кавалеристы поспешили на север, стараясь как можно скорее доставить новоявленный «трофей» по назначению. Старший разъезда больше всего опасался наткнуться в степи на какой-нибудь отряд белых или княжеских монголов. Потому и приказал, погромче выговаривая слова, чтобы было слышно и барону:

   — Если встретим не наших и будет бой, генерала живым белым не отдавать. Шлёпнуть на месте! И все дела.

Однако обошлось. Степь по пути к советской границе была безлюдна. Даже пастушьих стад и табунов не встречалось. Не виделось и приметных юрт. Словно всех степных монголов распугала пришедшая в их земли из России война.

Унгерна доставили в штаб Щетинкина «честь по чести». Геройский партизанский командир, командовавший в тылах Верховного правителя России адмирала Колчака Тысячными отрядами сибирских мужиков, допрашивать пленного не стал. Он был нужен не в его штабе, а там, на советской территории. Щетинкин приказал сразу:

   — Смените коней. Гоните сейчас же в Троицкосавск. В наш корпусной штаб пятой армии, к товарищу Нейману. Конвой удвоить, смотреть в оба, чтоб барон не утёк по дороге...

   — Есть сменить коней и удвоить конвой.

   — За сохранность пленного отвечаете головой. Случись что — вместе со мной пойдёте под ревтрибунал...

Один из батальонных командиров — Перцев, кому поручался пленный, спросил тогда Щетинкина прямо и резко, без всякого чинопочитания:

   — Зачем его тащить в Россию. Шлёпнуть здесь, как контру. И всё тут.

   — Я тебе шлёпну, Перцев. Ты читал приказ штаба армии по нашему барону? Или тебе его напомнить?

   — Ну, напомни.