Уничтожь меня (ЛП)

смотрю на Дэлалью, я не могу не удивляться тому, почему он никогда не стремился к

большему. Он был частью этого режима с самого начала, но, кажется, он доволен умереть

тем, кем он сейчас является. Он всегда выбирает место подчиненного, даже когда я даю

ему слово; он отказывается от всех предложений, даже когда я предлагаю высокую плату.

Я ценю его лояльность, но меня нервирует его преданность. Кажется, ему не нужно

больше, чем он уже имеет сейчас.

Я не должен доверять ему.

Но доверяю.

Но иначе я просто сойду с ума из-за нехватки общения. Кроме холодного общения, я

ничего не могу предложить своим солдатам, и не потому, что они хотят видеть меня

мертвым, а потому, что я ответственный лидер перед ними, и мой долг – мыслить

объективно. Я приговорил себя к одинокой жизни, в которой нет ни коллег, ничего, кроме

собственного ума. Мне удалось создать образ опасного лидера, и потому мне никто не

перечит, никто не ставит под сомнение мой авторитет. Никто не будет говорить со мной

иначе, нежели как с главнокомандующим и регентом сектора 45. Дружба – это не та вещь,

которую я когда-либо испытывал. Ни будучи ребенком, ни сейчас.

За одним исключением.

Месяц назад я встретил исключение из этого правила. Есть один человек, который

всегда смотрел мне прямо в глаза. Человек, который говорил со мной, не подбирая слов;

тот, кто не боялся показать мне свой гнев, или проявить любые другие грубости в моем

присутствии; единственный, кто осмелился бросить мне вызов, повысить на меня голос…

Уже в десятый раз за сегодня я жмурю глаза. Разжимаю кулак и кладу вилку на стол. Моя

рука снова начинает пульсировать, и я хватаюсь за таблетки, спрятанные в моем кармане.

- Вы не должны принимать более восьми таблеток в течении суток, сэр.

Я открываю крышку и бросаю в рот еще три таблетки. Жаль, что руки не перестают

трястись. Мои мышцы слишком натянуты, слишком напряжены. Я на пределе.

Я не жду, пока таблетки растворятся сами. Жую их, чувствуя их горький вкус. Во рту

возникает металлический привкус, благодаря которому я сосредотачиваюсь.

- Расскажи мне о Кенте.

Дэлалью опрокидывает чашку с кофе.

Помощники столовой покинули комнату по моей просьбе; Дэлалью не получает

никакой помощи и своими силами пытается навести порядок. Я облокотился о спинку

кресла, уставившись в стенку позади него, и мысленно подсчитываю минуты, которые

утратил за сегодня.

- Оставь кофе.

- Я… да, конечно, прошу прощения, сэр.

- Стоп.

Пальцы Дэлалью выпускают салфетку. Его рука застывает на месте, паря над

тарелкой.

- Говори.

Он сглатывает, колеблется. – Мы точно не знаем, сэр, - шепчет он.- То здание было

невозможно найти, и тем более войти в него. Все было увешано ржавыми замками. Но

когда мы нашли его, - продолжает он, - когда обнаружили, это было… дверь просто

уничтожили. Мы не уверены, как именно это им удалось.

Я выпрямляюсь.

- Что ты имеешь в виду под «уничтожили»?

Он качает головой. – Это было… очень странно, сэр. Дверь была… выгнута. Будто

какое-то животное повредило ее когтями. Лишь зияющая, рваная дыра в центре.

Я поднимаюсь слишком быстро, цепляясь за стол в качестве поддержки. И

задерживаю дыхание, только при мысли о том, как это могло произойти. Этого не должно

быть, но я позволяю себе болезненное удовольствие от воспоминания ее имени, потому

что знаю, это должна быть она. Она, должно быть, сделала что-то экстраординарное, а

меня даже не было там, чтобы зафиксировать это.

- Вызови транспорт, — приказываю я. – Я встречусь с тобой в Квадранте ровно через

десять минут.

- Сэр?

Но я уже за дверью.

Глава 4

Рваная дыра в центре. Прямо как от животного. Правда.

Ничего не подозревающему наблюдателю это было бы единственным объяснением, но

тогда в этом не было бы никакого смысла. Ни одно животное не может пробить себе

проход сквозь многодюймовую арматурную сталь, не лишившись своих конечностей.

И она не является животным.

Она нежное, смертельное создание. На вид доброе, робкое, но внушающее страх. Она

полностью потеряла контроль и теперь понятия не имеет, на что способна. И хотя она

питает ко мне ненависть, я все равно очарован ею. Я очарован ее притворной

невинностью; даже завидую силе, которой она обладает. Мне так хочется быть частью ее

мира. Я хочу знать, через что она проходит, что у нее на уме, чувствовать то, что

чувствует она. Кажется, такой груз нести очень тяжело.

И теперь она где-то там, выпущенная в общество.

Что за прекрасное несчастье.

Вожу пальцами по зубчатым краям отверстия, осторожно, чтобы не порезаться. В этом

нет никакой определенности, задумки. Только мучительный порыв, особенно это

очевидно по уланкам данной двери. И я задумываюсь, знала ли она, что делала в тот

момент, или это было также неожиданно, когда она пробила бетонную стену, чтобы

добраться до меня. Я подавляю улыбку. Интересно, как она запомнила тот день. Каждый