Уничтожить

Эти свидетельства были прекрасны и убедительны, тем более что исходили от простых людей с ограниченным словарным запасом, они явно не смогли бы выдумать такие истории. Внетелесный опыт, безусловно, был самым критическим; Полю казалось, что нельзя даже вообразить себе жизнь вне физического тела, это немыслимо, считал он; но именно о ней люди и вспоминали, когда пробуждались, и в их воспоминаниях – в отличие от тех, других, полных гармонии и света, о продолжении пути, – ничего особо приятного не содержалось, но и неприятного, впрочем, тоже, в большинстве своем люди испытывали лишь относительное безразличие к своему физическому телу, хотя иногда у них возникало желание вернуться в него, просто потому что они к нему привыкли, но надо всеми их чувствами довлела глубочайшая неуверенность, о чем, в частности, рассказала кассирша из “Волмарта”: “Я подумала, что, наверное, умерла, но меня тревожил не столько сам факт моей смерти, сколько непонимание, куда я должна теперь идти. Я все время повторяла про себя: «Что ж мне теперь делать? Куда идти?» и еще: «Боже мой, вот я и умерла! Поверить не могу!» В конце концов я решила подождать, пока уляжется суета и унесут мое тело, а затем уже подумать, куда податься”. Как же трогательно она ожидала дальнейших инструкций, при жизни она наверняка была отличной кассиршей, и тут уж точно никак нельзя было заподозрить, что ее история всего лишь следствие повышенной секреции эндорфинов, в ней не содержалось ничего экстатического, она просто звучала ужасно странно; во всяком случае, именно такие моменты положили начало – и это касается всех возвращенцев – радикальному пересмотру их концепции жизни. Если бы он сам пережил подобный опыт, подумал Поль, то наверняка с легкостью принял бы смерть. Тот простой факт, что можно вспомнить собственную смерть и само состояние смерти, принес бы человечеству величайшее утешение, такой вывод напрашивался после прочтения свидетельств тех, кто выжил после клинической смерти. Например, фермера из Аризоны: “Я ощущал только приятное тепло и огромное счастье, какого я никогда раньше не испытывал. Я помню, что подумал: я, видимо, умер”. Или рабочего-металлурга из Коннектикута: “Я совершенно ничего не чувствовал, кроме, пожалуй, умиротворения, покоя, благодати, безмятежности. Мне казалось, что все мои неприятности позади, и я сказал себе: как тут хорошо и спокойно, у меня больше нигде ничего не болит”. Их рассказы, как правило незамысловатые и конкретные, вдруг приобретали возвышенное звучание, когда они пытались описать первозданный свет. Если бы Полю посчастливилось пережить такой опыт, он, несомненно, ожидал бы смерти без малейшего страха; но этого не случилось, так что смерть по-прежнему представлялась ему абсолютным разрушением, пугающим погружением в небытие. Никакое описание, каким бы волнующим оно ни было, не могло, судя по всему, заменить пережитый опыт. Однако он читал запоем всю вторую половину дня и вдруг подумал, что если Прюданс наткнется на эту книгу, то неминуемо решит, что он готовится к смерти; придется спрятать ее в кабинете и читать в ее отсутствие. В общем, оставался один Лансон; но, пролистав его, он быстро понял, что тут другая ситуация, в те годы 3D-печать была еще футуристической мечтой, а главное, хоть журналисту и раздробили челюсть, язык не пострадал – одним словом, их истории не имели практически ничего общего. Поэтому он принялся сочинять приемлемую версию для Прюданс без всякого подспорья; она, конечно, сразу как придет, прямо с порога, накинется на него с расспросами, но вряд ли все же заговорит с ним об этом по телефону до прихода домой, им надо физически находиться рядом, чтобы обсуждать такую важную тему; то есть у него есть еще немного времени, чтобы довести до ума свой отчет.

Идеальная ложь складывается путем наложения различных пластов правды, разделенных прослойками умолчаний; фактически она в основном состоит из недомолвок, иногда с тщательно отмеренными преувеличениями. Профессор Бокобза показался ему замечательным врачом, он полностью доверяет ему, куда больше, чем хирургу из Питье-Сальпетриер; все это он мог сказать, это же правда, и у Прюданс не возникло никаких сомнений, она безоговорочно доверяла рекомендациям Брюно. Итак, ему предлагается два способа лечения: хирургическое вмешательство, с одной стороны, и облучение с химиотерапией – с другой; это тоже правда, он просто не стал уточнять, что оба пути вполне совместимы, шансы на успех в том и в другом случае не равны и профессор Бокобза однозначно рекомендует операцию. Он тут же постарался забыть эту неудобную информацию: хорошая ложь – это ложь, в которую удается в итоге поверить самому, и Поль по ходу своих объяснений чувствовал, что лжет великолепно, что недоверие Прюданс постепенно рассеивается, еще немного – и он сам забудет о реальности, хотя бы на какое-то время.