Уничтожить

Дюпон вернулся в семь с чем-то, как раз перед тем, как его должны были отпустить; первый раз он зашел к нему в три, сказал он, но Поль спал. Уходя, он вручил ему листок с перечнем побочных эффектов, в котором более подробно объяснялось то, что он уже рассказал ему раньше. В конце недели ему сделают анализ крови, снижение форменных элементов крови иногда проявляется не сразу.

Прюданс ждала его у главного входа; она бросила на него обеспокоенный взгляд, обняла за талию и повела к такси. Да ладно, все в порядке, запротестовал он; но на самом деле, стоило ему войти в квартиру, как он почувствовал необходимость прилечь, позже ему удалось проглотить лишь несколько ложек супа, и его снова вырвало. Бедная Прюданс, подумал он, взбила овощи, и все такое. Ему ведь надо как-то питаться, сказала она; в больничной памятке рекомендовали картофель, пасту, крахмалосодержащие продукты. Поначалу будет очень тяжело, успокоил ее он, но ему пообещали, что через пару дней станет лучше. Ничего подобного ему не обещали, и когда он это говорил, ему стало очевидно, что Прюданс верит ему не только потому, что жаждет поверить в любую хорошую новость, а в сущности, потому, что сама не способна ни соврать, ни даже помыслить о вранье, это не в ее характере.

Он быстро отыскал в своей библиотеке полное собрание рассказов о Шерлоке Холмсе, изданное в двух томах в серии “Книжки”, но все-таки удивился, когда уже на следующий день после обеда ему удалось отрешиться от собственного существования и увлечься умозаключениями гениального сыщика и зловещими кознями профессора Мориарти; что еще, кроме книги, могло бы оказать на него такое действие? Уж никак не фильм и тем более не музыка; музыка – это для здоровых людей. Да и философия не подошла бы, равно как и поэзия, поэзия тоже не предназначена для умирающих; это обязательно должно быть художественное произведение, и чтобы в нем непременно описывались жизни, не похожие на его жизнь. И в сущности, подумал он, эти другие жизни не обязаны быть такими уж захватывающими, тут даже не требуется невероятное воображение и талант Артура Конан Дойла, выдающегося рассказчика, описанные жизни могут быть таким же тоскливыми и неинтересными, как его жизнь; они просто должны быть другими. И кроме того, уже по более загадочным причинам – вымышленными; ни биография, ни автобиография не подойдут. “Какой роман – моя жизнь!” – воскликнул Наполеон – и ошибся. “Мемориал Святой Елены”, его автобиографию, читать так же невыносимо скучно, как историю какого-нибудь почтового служащего, – нет, реальная жизнь явно не на высоте. Жизни, подобные наполеоновской, могут еще местами оказаться интересными – не исключено, например, что он оттянулся по полной при Ваграме или Аустерлице, но это еще не повод называть в их честь станции метро.

Посредственные жизни с малой амплитудой, преображенные талантом или гением – ненужное зачеркнуть – автора, возможно, имеют дополнительное преимущество, наглядно демонстрируя, что его собственная жизнь не так уж и никчемна. Отдых на Корсике с Прюданс вполне достоин добросовестного порнофильма, особенно эпизоды на пляже Мориани – вот как этот пляж назывался, он вспомнил наконец; некоторые их диалоги с Брюно не стыдно было бы включить в политический триллер. Одним словом, есть что вспомнить.

В пятницу после обеда он погрузился в чтение “Долины страха”, точнее, сцены, где Макмердо с поразительным мужеством переносит церемонию посвящения у метельщиков, но тут санитарка сообщила, что его пришла повидать сестра. “Сестра?” – тупо переспросил он. “У вас же есть сестра?” – забеспокоилась санитарка, не могла же она впустить незнамо кого, с нее потом спросят. Да, разумеется, у него есть сестра, медленно проговорил Поль и с превеликим трудом оторвался от книги.

Когда Сесиль оказалась в трех метрах от кровати, он понял, что дело плохо, она сейчас даст волю ярости.

– Операция! – воскликнула она и умолкла, задыхаясь от возмущения, не в силах продолжать. – И не надо мне лапшу на уши вешать, я ходила к твоему ЛОРу. – Он изумился и пробормотал что-то о врачебной тайне. – Никакой врачебной тайны он не выдал. Я сказала, что мне известно, что ты отказался от операции; я была уверена, что ты что-то подобное выкинешь, я все прочла в интернете об этом типе рака, ну, и тебя немного знаю. Я сказала, что пришла просить его, чтобы он заставил тебя передумать. Он ответил, что и рад был бы попытаться, но ты ведь не перезвонил ему, чтобы записаться на прием, и договорился напрямую с больницей.

– Все равно уже поздно… – произнес Поль слабым голосом.

– Да, знаю, это он мне тоже сообщил. Теперь уж лучше продолжать радиотерапию в течение семи недель, потом они заново изучат ситуацию.

– Почему семи недель?