Уничтожить Израиль

— Слушайте, советский вы человек! В Израиле пять миллионов жителей. Вы обидите их, если оцените каждого меньше, чем в полдоллара. Отвести от нашей страны адское пламя фанатиков — разве это не заслуживает благодарности?

— Чтобы никого не обижать, беру. Давайте.

— Считаю, договорились. Теперь о наших шпионских делах. Вот карманный нож. Отличный. Швейцария. Фирма «Викторинокс». Возьмите.

— Спасибо, нож у меня есть. Тоже хороший.

— Слушайте, вы всегда так торопитесь? Этот ножик для другого дела. В нем вмонтирован радиомаяк. Когда начнете работу, надо будет его включить.

— Беру.

— Отлично. Теперь. Время позднее, ходить одному в такие часы по городу вам не стоит. Оставайтесь ночевать у меня. Кстати, это ни у кого подозрения не вызовет. Али Халиф имеет здесь хорошую репутацию. При нужде к его помощи прибегает и сам Ширали-хан. Где вы ляжете? В доме или в саду? Я знаю, вы предпочтете последний. Верно?

— Ваша осведомленность, Халиф, убеждает меня в том, что ваш человек слишком много знает.

— Значит, в саду. Я провожу вас к месту, постель соберет Альфия.

— Простите, Халиф, за нескромный вопрос. Если не секрет, кто она?

Халиф понимающе улыбнулся:

— Я представляю ее всем, как свою племянницу, но мы не родня. Ее отец был русским, моим приятелем. Его убили во время узбеко-киргизского конфликта в Оше. Убили просто так, ни за что. Он был чужаком и для узбеков, и для киргизов. Пырнули ножом в сердце — и все. Может, даже кто-то из тех, чьих отцов или братьев он лечил. Я взял Алю к себе. Тогда была жива моя жена. Девочка воспитывалась у нас. Окончила институт иностранных языков. Вышла замуж, но неудачно.

— Она хорошая женщина, — сказал Андрей с сочувствием.

Халиф улыбнулся снова:

— То же Аля сказала о вас, когда вернулась с базара. Она не знала, кто вы, но я понял.

— Вы уже тогда приглядывали за мной?

— Мы не приглядывали, а присматривались к вам с того момента, как вы появились у Ширали-хана. Если учесть, что Иргаш стал изучать вас значительно раньше, греха в наших действиях не было.

— Аля мне очень нравится, — сказал Андрей, оставив неприятную для обоих тему.

— Судя по тому, что она говорила, вы тоже затронули ее сердце.

— Об этом мне трудно судить.

— А вы спросите ее сами.

Топчан, вкопанный ножками в землю под огромным ореховым деревом, был удобным и широким. Андрей разделся и лег. Постель показалась ему холодной и влажной — должно быть, недавно выстиранные простыни до конца не высохли. Он растянулся на спине во весь рост, натянул до подбородка тонкое тканевое одеяло. Напряжение дня сразу спало, и приятное ощущение расслабленности и покоя наполнило тело.

Над головой, распространяя острый эфирный запах, шелестели листья южного ореха.

Андрей глубоко вздохнул и закрыл глаза. Неожиданно он услышал легкое поскрипывание песка и насторожился: открыл глаза, приподнялся на локтях. Из-за ближайшей яблони появилась женская фигура. Он сразу узнал Альфию.

Одетая в легкий шелковый халат, она шла и несла в руках блюдо с фруктами. Огромная луна, светившая ей в спину, просвечивала халат насквозь, и Андрей не столько увидел, сколько в воображении дорисовал ее тело — узкую талию, широкие бедра, стройные ноги. Распущенные волосы свободно спадали на ее плечи.

Андрей сел на постели.

— Я вас не разбудила? — голос Али прозвучал тихо и напряженно. — Вы не сердитесь? Если что, простите, я уйду.

— Нет, все нормально.

Она, продолжая объяснять свое появление, сказала:

— Так уж повелось: ложусь поздно, долго не могу заснуть, а поговорить не с кем.

— Я не хочу спать, садитесь, поговорим.

Она вздохнула. Он протянул ей навстречу руку.

Она осторожно поставила блюдо на столик, ножки которого, так же как и у топчана, тонули в земле, и подала ему свою ладонь. Ее тонкие пальцы были холодными и чуть подрагивали.

— Вы замерзли, — Андрей взял обе ее ладони, поднес к губам и стал дышать на пальцы, согревая их. — Садитесь.

Она опустилась на край постели.

— Можно на ты? — спросила она.

— Конечно. Ты чем-то расстроена? Верно?

— Есть немного.

— Расскажи, может, станет легче.

— Расскажу, хотя легче вряд ли станет. В последнее время я живу в страхе. Меня пугает все, что сейчас происходит вокруг. Я давно в Фергане. Здесь много знакомых. Мало русских, больше узбеков. Люди хорошие. С умеренной верой в Аллаха. Вера им больше нужна для душевного равновесия, чем для превращения в фанатиков. Они не станут есть с тобой свинину, но никогда не ударят по руке того, кто перекрестится. Зато появилось и становится все больше таких, кто стремится обратить всех в нетерпимых фанатиков. Я видела, к чему это приводит. Когда человеку говорят, будто убить иноверца дело богоугодное, он превращается в зверя. Сегодня, когда вокруг нас тысячи людей не имеют ни работы, ни шансов ее получить, появление в их руках ножей зальет Среднюю Азию кровью. После того как убили папу, я всего боюсь, потеряла веру в людей.

— Аля, я тебя прекрасно понимаю. Это нервное. В нашей жизни депрессия — всего лишь одна из форм настроения. Тот, кто время от времени не испытывает ее накатов, лишен нормальных эмоций. Он либо робот, либо мертвец.