Уничтожить Израиль

До вечера оставалось много времени, и Андрей доложил Иргашу, что решил взойти на гору с триангуляционным знаком на вершине для более точной геодезической привязки буровой. Поначалу за ним собирался увязаться Кашкарбай, но Андрей запротестовал и попросил Иргаша унять ретивого подкаблучника. Иргаш с невозмутимым видом махнул Кашкарбаю рукой, и тот перестал досаждать мастеру.

После часового карабканья на склон с постоянно возраставшей крутизной, он добрался до вышки, откуда собрался осмотреть местность и точнее определить координаты интересовавших его точек.

На склоне практически не было ни кустов, ни другой растительности, цепляясь за которую можно было облегчить себе подъем. Приходилось двигаться медленно и осторожно, чтобы не загреметь вниз, поскользнувшись на выскакивавших из-под ног камнях. Несмотря на сухой жаркий ветер, пот обильно струился по его лицу, болели икры, ныли мышцы спины.

Первым делом Андрей решил отдохнуть. Он снял вещмешок с плеч, сел на камни, достал из кармана компас, развернул карту и стал оглядывать местность.

За гребнем к северу до самого горизонта тянулась унылая волнистая равнина. Слева от горы во всем величии и красоте открывался Ульген-Сай, огромная рваная рана на теле земли, глубокая и пугающая своей суровой таинственностью. На западной стороне провала лежала ковыльная степь. Легкий ветерок гнал по ней волны, и казалось, что там по ветру струится вода.

Восточная часть каньона выглядела унылым и мрачным нагромождением камней.

Андрей неторопливо вынул из кармана секундомер, полученный в Москве, и перочинный нож Халифа. Оттянул заводную головку часов и резко утопил ее. Внутри корпуса что-то хрустнуло. Это означало, что из стеклянной ампулы пролился электролит и через несколько секунд сигналы радиомаяка уйдут в эфир.

Приподняв большой плоский камень, Андрей выкопал под ним небольшое углубление и положил туда секундомер. Осторожно опустил плитку на место.

Когда получит сигналы Москва, он не знал, но когда получит, то сигналы обозначат наступление срока перечисления договорных денег на его счет.

Затем он взялся за перочинный ножик. Извлек наружу лезвие, служившее антенной. Повторив действия, которым его обучил Халиф, привел второй радиомаяк в действие. Кто и как зафиксирует его сигналы, Андрей не знал. Но он был уверен – их обнаружат. И Москва, и Халиф определят координаты маячков и поймут, что он начал действовать. Тогда Халиф передаст в Москву сообщение с реквизитами банка, куда должны перечислить Андрею деньги.

Андрей отошел от места, где заложил московский секундомер и у одной из деревянных ног триангуляционной вышки пристроил нож.

Начав спуск, с высоты Андрей увидел, как, выстроившись по трое в шеренгу, боевики приступили к молитве. Прежде чем начать ее, каждый постелил перед собой коврик, который истинный мусульманин всегда берет с собой в дальний путь, чтобы при намазе становиться на него коленями. Сверху действия молящихся походили на упражнения спортсменов. Сперва все они стояли стройным порядком, держа молитвенно сложенные ладони перед собой, как страницы священной книги, потом воздевали руки вверх, делали жест омовения щек и вдруг все, как по команде, падали на колени. Так же одновременно и слаженно боевики били земные поклоны, касались лбами земли и поднимали вверх туго обтянутые камуфлированными штанами зады.

Иргаш как опытный дирижер придавал важное значение соблюдению пятикратных намазов всеми боевиками отряда. Он не проводил занятий по боевой подготовке. Каждый его моджахед имел право на самостоятельные действия и исходил в принятии решений из общей обстановки. Но молиться все должны были однообразно. Молитвенные движения, повторяемые с регулярной последовательностью, с утомительной монотонностью неизбежно делали такими же однообразными взгляды молящихся на мир, формировали одинаковость их желаний и действий. При этом, объединенные общими молитвенными движениями, люди оставались разобщенными, замкнутыми для других. И Аллах, Всеблагой и Всепрощающий, был у каждого свой собственный. Они не просили у него хлеба насущного, поскольку с оружием в руках по милости божьей они могли взять для себя у кого угодно не только хлеб, барана, верблюда, но даже жизнь, объявив ее греховной и недостойной веры.

Они не стремились в блаженные кущи исламского рая, к неиссякаемым родникам ключевой воды, в сень разлапистых пальмовых листьев, в окружение волооких гурий с тонкими талиями, страсть которых обжигает жаром. Им и здесь было неплохо – бородатым, провонявшим потом, обжирающимся дармовой бараниной и пловом, и не было пока причин стремиться куда-то в мир иной, незнакомый.

Иргаш, руководивший служением богу, наставлял своих подопечных словами божественными, каноническими, но они в его устах звенели как военные команды, требовавшие немедленного исполнения:

– О те, которые уверовали, проявляйте больше выдержки, оставайтесь на страже, бойтесь Аллаха, и вы преуспеете!