Уничтожьте всех дикарей

Когда Конрад читал историю Грэма о европейце, путешествующем всё дальше вглубь неизвестной и опасной Африки, он не только прочитывал написанное в книге. Наряду с событиями, пережитыми его другом, или в качестве их фона он видел то, что некогда происходило с ним самим. За словами своего друга он видел свои собственные слова, историю, которую он сам мог бы написать по той же теме и в том же духе, и тайным адресатом которой был бы тоже его друг. Когда он восторгается довольно простым рассказом Грэма, он предчувствует тот восторг, который надеется увидеть со стороны Грэма по поводу своего собственного рассказа, который ещё не написан, но который он начинает угадывать между строк книги Грэма.

76.

Несколько ранее, осенью того же года, Грэм сформулировал свою критику европейского влияния в «восточных странах», даже ещё более остро – в рассказе «Мечта Хиггинсона», гранки которой Конраду довелось прочесть по просьбе друга в сентябре 1898 года.

«Более, чем превосходно, - писал Конрад матери Грэма 16 октября. – Это слишком хорошо, чтобы напоминать мне что-либо из моих произведений, но я глубоко польщён услышать, что Вам удалось обнаружить некоторые моменты сходства. Безусловно, я совершенно разделяю точку зрения, выраженную здесь».

Какую точку зрения?

В период последних сражений за Тенерифе, говорится в «Мечте Хиггинсона», гуанчи были поражены странной болезнью, унесшеё больше жизней, чем любые битвы. Вся страна была усеяна трупами, а Альфонсо де Луго встретил женщину, сказавшую ему: «Куда идёшь, христианин? Почему медлишь взять землю? Все гуанчи мертвы».

Болезнь называлась модорра. Но на самом деле достаточно было только и присутствия белого человека – с его винтовкой и Библией, с его джином, и хлопком, и сердцем, исполненным милости, - чтобы изничтожить всех людей, которых он хотел спасти от варварства.

Что бы мы ни делали, само наше присутствие, похоже, является проклятием для народов, сохранивших свою первобытность. Совершенно неизбежно наши обычаи несут гибель всем так называемым низшим расам, которых мы заставляем одним скачком преодолеть целую эпоху, занявшую у нас самих полтысячелетия, - пишет Грэм[42].

Следует отметить, что Грэм, в отличие от большинства интеллектуалов того времени, говорит о «так называемых низших расах». Для него факт вымирания цветных народов имел место не в силу их биологической отсталости, но по причине того, что мы сегодня назвали бы культурным шоком – потребностью немедленной адаптации к странному варианту западной культуры (джин, Библия и огнестрельное оружие).

Вот эту точку зрения как раз и разделяет Конрад.

77.

Осенью Конрад работал над романом «Спасение», рассказывающим о благородном и рыцарственном империалисте, пошедшем на смертельный риск для спасения своего малайского друга, однажды спасшего его жизнь. Тема, противоположная «Сердцу тьмы».

Написание этого романа стало для Конрада настоящей мукой и несколько раз доводило его до грани самоубийства.

Результат вышел очень посредственным. и единственное основание для нас обратиться к этому роману – тот отрывок, в котором мистер Трэверс «не без некоторого усилия» произносит следующее: «И если низшие расы должны погибнуть, то это – достижение, шаг на пути совершенствования общества, в чём и заключается цель прогресса».

Эти слова находятся в третьей части книги, что значит, что Конрад написал их примерно в то время, когда он был занят вычитыванием гранок «Мечты Хиггинсона». В обоих текстах содержится упоминание о той широко в те времена распространённой теории, что «низшие» расы должны быть принесены в жертву во имя «прогресса».

Достойно упоминания, что персонажем романа, произносящим эти слова, является мистер Трэверс и что эта фраза непосредственно соседствует с его утверждением о «пришествии абсолютной тьмы».

78.

Дела Хиггинсона обстояли хорошо. С течением времени он неплохо обогатился и проживал в Нумее, группа островов, которые «спас от варварства».

Хиггинсон провёл свою юность на островах – любил женщин-островитянок, охотился с юношами-островитянами, выучил местный язык, жил их жизнью и считал её лучшей на свете. Утомлённый своим богатством теперь он нередко мечтал о возвращении в ту небольшую бухту неподалёку от Нумеи, где в дни его молодости у него был друг по имени Тин.

И в один день, когда шампанское показалось выдохшимся, а полусвет особенно вульгарным, он действительно вернулся. Место странно изменилось. Оно казалось покинутым и запустевшим. Он прорубил себе путь через заросли кустарника и вышел к хижине, радом с которой какой-то человек мотыжил ямс. Он спросил его:

Где чёрные люди?

Человек оперся на мотыгу и ответил: - Все мёртвые.

Где вождь?

Вождь, он мёртвый.

Конрад читает – и не просто читает, но вычитывает корректуру этих фраз в рассказе своего лучшего друга лишь за месяц или два до того, как сам напишет те слова, что однажды станут эпиграфом к «Полым людям» (1925) Т.С. Элиота.

Миста Куртц, он мёртвый.

79.