Уничтожьте всех дикарей

Старомодность тона этого описания особенно проявляется в последнем предложении. Устаревшее представление о чести и игре по правилам, восхищение перед такого рода бессмысленной отвагой ещё не вытеснено здесь современной установкой, согласно которой техническое превосходство обеспечивает естественное право на уничтожение даже беззащитного врага.

56.

Черчилль продолжает:

В восьмистах ярдах от нас рваная линия бойцов продолжала свой безнадёжный марш навстречу безжалостному огню. Белые знамёна — летящие вверх и падающие вниз; фигуры в белом, редеющие десятками.

Пехотинцы стреляли монотонно и бесстрастно, без спешки или возбуждения, поскольку враг был далеко… Кроме того, солдаты делали свою работу с охотой и усердием. Хотя вскоре само это физическое действие уже стало утомительным. Винтовки нагрелись настолько, что их пришлось менять на оружие резерва. Пустые гильзы, со звяканьем падая на землю, скапливались в небольшие, но постоянно растущие горки около каждого из стрелков.

А на другой стороне поля боя каждая пуля вонзалась в живую плоть, крушила и дробила кости; кровь лилась струями из ужасных ран; храбрецы продолжали пробиваться сквозь этот ад свистящего металла, взрывающихся снарядов и фонтанирующего песка — страдая, отчаиваясь, погибая.

Сочувствие Черчилля к положению противника не относится к какому-то врагу на другом конце земли. Оно относится ко всё ещё атакующему врагу, который, если его не удалось бы остановить, очень скоро одержал бы верх. Халиф бросил в эту лобовую атаку пятнадцать тысяч человек. Черчилль находит план атаки мудрым и хорошо продуманным, за исключением одной ключевой детали: он основывается на роковой недооценке эффективности современного оружия.

Тем временем великая армия дервишей, которая шла в атаку на заре, полная надежд и отваги, теперь, оставив на поле брани более 9000 погибших воинов и ещё большее число раненых, обратилась в беспорядочное бегство, спасаясь от преследования 21-го уланского полка.

Так завершилась битва при Омдурмане — наиболее показательный триумф воинской науки и её оружия над варварами. В течение пяти часов самая сильная и хорошо вооружённая армия изо всех «дикарских» армий которые когда-либо противостояли европейской державе — была уничтожена и рассеяна, причём без особого труда, при малом риске и незначительных потерях со стороны победителей.

57.

На протяжении нескольких недель в октябре 1898 года казалось, что победа при Омдурмане приведёт к большой европейской войне.[37] Французы окопались на небольшой заставе в местечке Фашода, к югу от Омдурмана, и требовали своей доли от добытого Китченером. День за днём патриотическая пресса обеих стран упражнялась в бряцании оружием, тогда как Европа всё ближе и ближе скатывалась к краю пропасти.

Но в конце концов, 4 ноября во время большого праздничного обеда в Лондоне, на котором Китченеру в знак победы была вручена золотая сабля ужасающе дурного вкуса, прибыли новости о том, что Франция уступила. Фашодский кризис миновал. Статус Великобритании как сверхдержавы остался незыблемым, а великий поэт империализма, Редьярд Киплинг, написал:

Бремя белого человека —
Прими и вели сынам
В далёком служить изгнанье
Пленённым тобой племенам.[38]

58.

Пока Киплинг писал «Бремя белого человека», Джозеф Конрад был занят «Сердцем тьмы». Киплинговский манифест империалистической идеологии был опубликован в то же время, что и совершенно противоположное ему по духу произведение. Но обе работы были созданы под влиянием битвы при Омдурмане.

Уже в «Изгнаннике островов» (1896) Конрад описал, каково это — оказаться под обстрелом корабельных пушек. Земля вокруг Бабалачи — скользкая от крови, дома в огне, женщины кричат, дети плачут, умирающие хватают ртом воздух. Они умирают беззащитные, «смертельно раненные прежде, чем даже увидели врага». Их отвага бессильна против невидимого и недостижимого неприятеля.

Эту невидимость нападавших много позже вспоминала в своём романе оставшаяся в живых дочь вождя: «И они пришли, невидимые белые, сея смерть издалека…»

Мало кому из западных писателей удавалось с большим сочувствием описать эту беспомощную ярость перед лицом нескольких высших сил, которым даже не нужно сходить на берег, чтобы убивать — победоносным в самом своём отсутствии.

Этот роман ещё лежал на полках книготорговцев в момент битвы при Омдурмане. В «Сердце тьмы», написанном во время патриотического экстаза, вызванного возвращением Китченера, Конрад открывает дверь в империалистическую мастерскую и поэтапно исследует то, что историк Даниэль Р. Хэдрик назвал «инструментарием империализма»: корабельные пушки, обстреливающие континентальные цели; железную дорогу, облегчающую разграбление континента; речной пароход, доставляющий европейцев и их оружие вглубь континента; «молнии Юпитера», что тащат вслед за носилками Куртца, — два дробовика, крупнокалиберное ружьё и лёгкий карабин; винчестер и винтовки Мартини-Генри, поливающие металлом африканцев на берегу.