Уничтожьте всех дикарей

С захваченными носильщиками обращались плохо, им отказывали с медицинской помощи на протяжении всей эпидемии дизентерии. Те, кто не мог продолжать путь, были обезглавлены. Двенадцать носильщиков были застрелены при попытке к бегству, остальные — скованы цепью за шеи в группы по пять человек.

Чтобы рекрутировать новых носильщиков, французы выслали патрули, которые на рассвете окружали деревни и стреляли в каждого, кто пытался бежать. В качества свидетельства о выполнении приказа солдаты приносили с собою отрезанные головы. Вуле приказал надеть головы на колы и выставил их, дабы запугать местное наседление и добиться его полного подчинения.

В Сансан-Хауса, деревне, уже находящейся под «французским покровительством», Вуле отдал приказ убить тридцать женщин и детей — штыками, чтобы сэкономить на патронах. По словам вождя Курти, жертв было ещё больше. «Я ничего им не сделал, — сказал он, я дал им всё, чего они просили. Они велели мне в три дня передать им шесть лошадей и тридцать голов рогатого скота. Я сделал это. И всё же они убили всех, кого поймали: сто одного человека — мужчин, женщин, детей».

161.

Невеста Пето отправила это письмо своему депутату в парламент, и в середине апреля правительство вмешалось.

Губернатор Судана отдал приказ подполковнику Клоббу в Тимбукту найти Вуле и отстранить его от командования.

Подобно тому, как в конрадовской повести Марлоу отправляется вглубь страны на поиски Куртца, точно так же и Клобб отправился на поиски Вуле. По следам его было легко идти: они состояли из руин и трупов, число которых ужасающе возрастало по мере того, как Клобб приближался к экспедиции.

Клобб обнаружил трупы проводников, которые не угодили Вуле и были повешены живыми, достаточно низко, чтобы гиены могли отъесть им ноги, тела же были оставлены стервятникам. Рядом с сожжённой деревней Тибири, в 193 километрах от Зиндера, Клобб обнаружил тринадцать женских тел, повешенных на деревьях. Около Коран-Кальо, ближе к Зиндеру, висело два детских трупа.

В июле 1899 года Клобб прибыл в деревню Дамангара, где ему сказали, что Вуле находится лишь в нескольких часах ходу.

162.

Посреди ночи звонит мой отец. Удивлённый и смущённый, я бегу через гостиничный двор во тьме, чтобы ответить на звонок у стойки администратора. Когда я поднимаю трубку, я не слышу ничего, кроме глухого треска.

Но мне и ждать-то нечего, понимаю я, когда просыпаюсь. Ведь отец умер.

Жара заключает меня в мокрые объятья. Жара в Сахаре жалит, как удар плетьми, но только там, куда падает луч солнечного прожектора: в тени — прохладно, ночью — холодно. Здесь, в Зиндере, температура летом падает ниже пяти градусов.

Вены вздуваются и змеятся под кожей, пульсируя, угрожая взорваться. Руки и ноги раздуваются, в ступнях колет, пальцы напоминают маленькие дубинки, кожи не хватает. Лицо распухает, становится пористым и открытым. Из пор потоком бьёт пот, он начинается внезапно, как когда тяжёлая капля дождя ударяет по коже.

Я чувствую обжигающий жар на внутренней нижней стороне руки и замечаю, что она легла мне на живот. Я обжёгся о собственное тело.

Вся плоть раздувается, наполняется, начинает течь. Одно движение — и тело промокает насквозь. Не двигаешься — и всё равно весь мокрый.

Я столько пью, что нарушаю солевой баланс тела. Тогда я ем соль, и приходится пить ещё больше. Живот раздувается, тело хлюпает, ничего не помогает.

На следующее утро я сижу, как обычно, в библиотеке Французского института, читая дневник Клобба.[95] Но разум мой застывает, как сгущённая кровь в голове, и мой полдень начинается всё раньше и раньше, погружаясь всё глубже и глубже в пекло отупения.

Вечерами, пока я сижу у владельца гостиницы в ожидании новостей по радио, я слышу море в поднимающихся и опускающихся радиошумах. Надо мною, исполнены потрясающей невозмутимости, покатываются огромные, ревущие валы пространства.

163.

Встреча Клобба и Вуле была даже более драматичной, чем между Марлоу и Куртцем в повети Конрада, к тому времени уже оконченной и опубликованной в журнале «Блэквуд». Марлоу не обязан был, в конце концов, заставлять Куртца вернуться. Куртц был серьёзно болен и сам отправился с ним обратно после некоторого убеждения. Вуле — нет.

Колб послал сержанта и двух солдат с письмом, в котором кратко и вежливо сообщил Вуле, что тот отстранен от командования и должен немедленно вернуться домой. Вуле ответил, что у него шестьсот ружей против Клоббовых пятидесяти и что он откроет огонь, если Клобб приблизится.

13 июля Вуле казнил сто пятьдесят женщин и детей в качестве наказания за смерть двух своих солдат во время нападения на ближайшую деревню. В тот же день он ещё раз написал Клоббу и предупредил, чтобы тот не думал приближаться.