Асура Дадаха, человека с улыбкой ценой в 30 долларов, который работает на сэра Уинстона, я встретил позавчера в одном игорном заведении и порасспросил о том, знает ли он что-нибудь об убийстве на ипподроме. Хотя он уже «сидел» и сейчас считает, что находится «у меня в руках», вместо ответа он зачастил в стиле рэп:
«Вчеравечером у менянаужинбылатарелканаполненнаярыбьимиушамиавилкапоет ижалиткакоса… стоиломнеразрезатькакяувиделсвоирукикакониизменились тем временем… какдвеошпаренныегусиныеголовыторчаткаждаяизсвоегорукаваиникак непроглотятноживилку…»
Откуда у Дистели такой интерес к Пушкину, и не просто к Пушкину, а к его произведению «Борис Годунов»? Нет ли в этом сне о смерти Пушкина, который предсказывает и смерть самого Дистели, еще чего-то? Почему именно «Борис Годунов»? Разумеется, понятно, что Дистели пел заглавную партию в опере Мусоргского, но ведь он сам говорил госпоже Лемпицкой (она поделилась этим со мной): «Не люблю я эту роль, пою через силу!» Собственно, кто такой Борис Годунов? Убийца. В частности, убийца царевича Димитрия. Дистели словно говорит: не хочу становиться убийцей! От какого же преступления он защищается, чтобы не совершать его? Какого собственного преступления хотел избежать Дистели, когда его сон показывал всю драму Пушкина как способ вызвать демонов и злых духов и потребовать от них во сне, чтобы они рассказали ему, как спастись от «кольца, сжимающегося вокруг него»?
Что это за кольцо в случае с Дистели? «Symptom House»? Может быть, Дистели что-то подталкивало на путь преступления и убийства? Устоял он или сдался под этим давлением вопреки мудрости сна, который предостерегал его от этого? Вероятно, он не успел (даже если у него и имелось какое-то намерение, каким бы оно ни было). Не успел, потому что умер. Или же Дистели сбежал в болезнь и смерть от убийства, которое должен был совершить, что, кстати, не столь уж редкий случай.
С леди Хехт я познакомился на приеме по случаю десятилетия ее банка. Она все время держалась рядом с одним из своих сотрудников, зеленоглазым красавцем, имя которого, Морис Эрланген, я узнал позже.
Шел снег. С бокалами в руках они отделились от толпы и сели на качели с подогреваемыми сиденьями, стоявшие в зимнем саду на крыше банка. Он пил виски «Chivas», она мартини. Меня они не заметили. Она казалась напуганной, но догадаться о причине ее страха я не сумел. Я услышал несколько слов из того, что она ему говорила (она, несомненно, находилась под действием алкоголя):
– Знаешь, сколько их было до сегодняшнего дня, тех, кто заночевал под моими волосами? Не знаешь? И я не знаю. Но дело не в этом. Ты и сам быстро забудешь. Но смотри-ка, пошел снег… Когда придет конец и ты выскользнешь из моей любви, ты увидишь, что дымишься от моего жара и на тебе тают снежинки… Такое не забывается…
Один из известных психиатров, с которым я консультировался в связи с «мужским хвостом», то есть той частью сна Лемпицкой, где она преображается в офицера и оказывается на войне, истолковал его следующим образом. По его мнению, это компенсаторный процесс. В той части сна, несмотря на участие в войне и высокое офицерское звание, майор Цикинджал, то есть Лемпицка, не испытывает совершенно никакого интереса к боевым действиям подчиненных ему (ей) частей и по-прежнему погружен(-а) в профессиональные и научные занятия мирного времени. По его мнению, в этом месте сон предупреждает Лемпицку: «Не убий!» – то есть во сне воплощены ее желания, которых наяву Лемпицка не понимает и идет на убийство своей соперницы по любовному треугольнику, леди Хехт. Другими словами, сон мадам Лемпицкой, который видит лучше и шире, чем она сама, осуществляет коррекцию ее односторонних и ошибочных импульсов в жизни наяву, когда она не слушает велений сна, что и толкает ее к гибели.