Уникум Потеряева

— Какие гости! У таких людей я сам принимаю заказ, никому нэ доверяю!

— Да мы, собственно… короче — действуй, шеф! Сам понимаешь!..

— Как же нэ панымать! Все, все сдэлаю! Что за разговор! Я прошу пятнадцать минут: но зато какой будэт стол! Цц-ах-хх!.. Цю-у-у!.. Чем пока занять ваше время? Соки, тархун, кола? Какая музыка вас устроит: классика, тяжелый рок, русский фольклор? Есть свежие порнофильмы, отечественной тематики: изба, баня, березки, сенокос, на столе у начальника, под портретом Ленина, в лагерном бараке; это — за отдельную плату.

— Не надо, — сказал Витя. — Мы вчера всю ночь барались. Значит, аудио: включить блатату.

— Мягкую блатату, — поправил Олежик.

— Да. Мягкую. И бутылку водки.

— Водки? — кавказец приблизил голову: не ослышался ли? — Есть хванчкара… и лобио… телиани…

— Делай, как сказали.

Хозяин удалился. Витя сопел, маялся на стуле, глядел в сторону.

— Ладно, не менжуйся, — успокоил его друг. — Мне тоже почему-то хочется.

— Правда? — тот повеселел. — У меня… фу… даже лопатки свело: словно бы кто-то между них крупным калибром запулить хотел.

— Все нервы. Надо расслабиться. Это ты неплохо придумал.

Щелкнуло в динамике; мужчина хрипло запел под скрипку, гитару и аккордеон:

— По пыльной дороге, з-закованный в цепи,
Закованный в цепи, ш-шагал челове-ек.
Он голые руки з-закинул за плечи,
Шептал конвоиру: — Ну постой, не гони!..

Товарищи загрустили: нет, им нисколько не жалко было какого-то вонючего усталого зека, — просто душевно пел певец, молодец мужик! И хорошо играли музыканты.

И вот первые капли чистой водки «Абсолют» полились в хрустальные стопочки.

— Прозит, друг!

— Прозит, друг!..

Под сложный, вкусный салат с душистою травкой. Прозит!

— Слушай, дружище:

— Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь — и покажутся вновь журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…

— Твое? Твое? — захлебнулся друг, утирая слезу: — Ну скажи честно: это твое?

Олежик молчал, торжественно и таинственно.

Снова пели скрипки, хрипел динамик:

— Она поспешила на чудные звуки
И там за кустами л-лакея нашла.
Она обняла его нежной рукою,
— О милый, — шепнула, — люблю я тебя!..

Подсел Магомет или Ахмет, черт с ним совсем! — он тоже загрустил, налил себе стопку.

Они выбрались из трактира с просветленными лицами, чумазыми от слез и соусов У каждого в широких брюках колотилась бутылка. Зафырчал мотор, словно стая голубей поднялась разом в воздух, — машина вырулила на уездную брусчатку.

Светя яркими фарами, «Мерседес» въехал в ближний подлесок. Друзья вылезли, огляделись.

— Какая красота! — сказал Олежик.

— Ты почитай еще. Давай, пока я гоношу… — Витя поставил на капот бутылку, стал раскладывать закуску, приготовленную им в заведении Магомета. — Стихов хочу.

— … Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей Земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали…

Тем временм все оказалось готово: блестел под луною в меру жирный балык, круглая дынька развратно отверзла нагие прелести. Не было, правда, уже хрустальных стопочек, — но кто сказал, что раскладные пластмассовые стаканчики меньше к лицу суровым мужчинам, поэтам, летящим в пространстве.

— Погоди! — сказал вдруг Витя. — Погоди! Такая ночь… Мы забыли, что с нами есть и женщина. Нехорошо, неучтиво.

Он открыл багажник, достал портрет, развернул, и повесил на тонкую молодую осинку, под белый огонь фар.

— Смотри, шевелится! — воскликнул Олежик. — Колышется как…

— Ага. Вроде как спуститься хочет. Ах ты моя милая… — Витя подошел вплотную к портрету, выпил свой стаканчик, бросил его на траву, и вдруг принялся расстегивать брюки.

— Эй ты! — крикнул ему друг. — А ну перестань!

Но товарищ не слушал его: он тронул рукою торчащие из-под платьица панталончики, и звонко загоготал. Хохот его разнесся окрест, и откликнулся эхом.