Уникум Потеряева

Вот что знала Маша Португалка о жизни своей названной сестреницы Дарьи Мокеевны Кривощековой, в замужестве Лобановой. И никогда ни разу не позавидовала, что та устроилась жить в областном городе. Что толку, всю дорогу в унижениях — и это статная-то, гордая Дашка! Мужик заморился, помер раньше срока. Вот им с Василием седьмой десяток, а иной раз такого зададут еще ночью жару — только стукоток летит по избе! А главное — ее всегда уважали, в отличие от Дашки. Может, завидовали чему-то, может, не любили, — но ведь видели же, как она работает, как ворочает в поле и на ферме, и никогда никто не скажет, что свои «Знак Почета» и «За доблестный труд» она получила ни за что. Она даже в партию собиралась вступать, — но зарубилась на райкоме, когда кто-то из комиссии задал вопрос: скажите, а некто Салазар, Антониу ди Оливейра, фашистский кровавый диктатор Португалии, случайно вам не родственник, или же просто однофамилец? Она пыталась доказать, что фамилия Оливейра, или Оливейру — одна из самых распространенных на ее исторической родине, — однако семя сомнения было уже посеяно, и ее не приняли, придравшись попутно еще к чему-то. А «Медаль материнства» второй степени за рождение пятерых детей? Двое девок, трое парней, из них только один был в заключении! Да и он не хуже других, мало ли чего не бывает… Учился в Емелинске в техникуме, угодил в плохую компанию, шапки они срывали, безобразничали на улицах, а когда всех задержали, городских отпустили до суда на подписку, а общежитских всех отправили в тюрьму, чтобы не разбежались по домам. А из тюрьмы условного приговора ждать не приходится: ступай на три года на общий режим! Вернулся — сам не свой, еле отошел. Но дома не захотел жить, усвистал в Малое Вицыно, женился на бывшей однокласснице (среднюю-то школу там кончал, в Потеряевке нету такой), живут теперь у ее родителей, уже двое девочек мал-мала. И пристроились вроде неплохо: она — в молочном продавцом, он механиком по счетным машинам, курсы кончил; а все же теща, сватья-то, жалуется порой: «Психованный, Мокеевна, ох психованный!..». Ты бы посидела в тюрьме-то да в лагере, дура, сама бы, наверно, стала психованная. А так остальные ребята — при деле, при своих семьях; правда, в Потряевке один только сын остался с ними, механизатор, остальные все разлетелись: одна в Омске за капитаном, другая в Емелинском банке бухгалтером, ходит вся в золоте; двое детей, но разведена: конечно, при такой должности женщине нужна свобода, особенно если не очень уж молода. Да парень еще мастером там же на стройке, живет с семьей в общаге-малосемейке, — знать бы, как у них там дальше получится. Конечно, пока сами с Василием были здоровые, да имели возможности — помогали, а теперь — чем поможешь? Ну картошки пошлешь мешок, внукам варежки, носки свяжешь… Вот ведь и все! Душа-то за всех болит — а кому это интересно?..

Наломалась, наробилась, все мозжит к непогоде. И все равно есть чему порадоваться, и есть что вспомнить. Взять хоть ту же поездку в Португалию, на родину. Сразу, как только немножко-немножко появилась возможность. До шестидесятых-то годов она и не вспоминала о тех местах, не то что писем не писала, боялась — посадят, осиротят такую ораву, — да и не позор ли это ей будет, орденоноске! В шестьдесят пятом, шестом ли — написала-таки письмо с помощью секретарши сельсовета, на русском языке, по адресу: Португалия, губернатору Байшу-Алентенжу. Просила помочь установить ее родственников в деревне, и сообщить, как можно с ними связаться. Отправила в обычном письме, налепив лишнюю марку.

Ответ не замедлил быть: уже через пару недель в Потеряевку наехал таинственный товарищ, и Марию вызвали вечером в совхозную контору. Там ей показали документ, и задали прямой вопрос: с какой целью она намерена вступить в письменную связь со ставленником Салазара? Салазар, Салазар, всю жизнь этот Салазар!

Да он был президентом уже во времена, когда они с матерью отправились в Испанию на заработки! И не слыхали они про него тогда плохого слова, наоборот, люди говорили: молодец, мо, твердая рука! Сколь лет держался у власти — дак, поди-ко, делал не только плохое, было и хорошее. Но ничего не сказала подтянутому товарищу, лишь покивала головою: мало ли что! Муж, дети, о них тоже надо думать. И даже письмо обратно не стала просить: пусть подошьют, куда положено. Она баба простая, работяга, крестьянка, с ней не так просто справдать.