Строго говоря, проект Г. Шельски имел свою версию ответа на этот вопрос. В ядро Билефельдского университета был помещен Центр междисциплинарных исследований, принципы деятельности которого строились по аналогии с практикой Центров перспективных исследований (Centre for Advanced Studies), собирающих на своей площадке представителей различных дисциплинарных направлений (как постоянных, так и приглашенных). Другое дело, что так и не был решен вопрос включения студентов (уровня бакалавриата, в частности) в эту исследовательскую практику, и, следовательно, другой принцип Берлинского проекта – соединение образования и исследования (Bildung) – так и не был реализован в полной мере. Иначе говоря, междисциплинарная реальность, «не преследующая заранее заданной цели», была создана, но использовалась по преимуществу не теми субъектами, которых имел в виду Гумбольдт.
Обратная ситуация складывается в тот момент, когда некоторые колледжи, работающие в основном с первым уровнем образования, включают в свои образовательные программы расширенные курсы по искусству, которое в современной культурной ситуации может рассматриваться как пространство, противостоящее социальному (то есть как замена «чистой» науки). В этом случае «идеальное пространство» (хотя и с определенными оговорками) также конструируется, но в нем нет серьезной исследовательской традиции, способной поддерживать смысловое и интеллектуальное самоопределение участника.
Хотя справедливости ради следует сказать, что попытки осуществить исследовательские проекты с опорой на художественный (в том числе визуальный) инструментарий предпринимаются, а в ряде случаев оказываются вполне успешными (например, в сфере Arts Technologies). Однако это только становящееся направление, и в какой мере оно сможет играть ту же роль, что и наука в проекте Гумбольдта, – вопрос открытый.
И та и другая версия, то есть и междисциплинарный исследовательский центр, и блок курсов по искусству активно обсуждается рядом руководителей программ в Шанинке – причем это относится как к бакалавриату, так и к магистратуре. Не могу сказать, что именно Берлинский проект послужил основанием для пробных шагов – имя Гумбольдта, да и традиция немецкого Университета XIX века вообще не упоминались при обсуждениях. Но, что примечательно, интенция обсуждений была очень похожа: за счет чего можно выстроить «внешнее» отношение к привычному ходу образовательного процесса, а равно к тем курсам, которые лежат в основе той или иной специализации.
Я, конечно, не уверен в универсальной применительности максимы о «хорошо забытом старом», но устойчивость и воспроизводимость именно этой традиции рефлексивного отношения к себе и своим образовательным целям выглядит довольно доказательно.