Университет

Неожиданно Джим занервничал. Она уже снимала в машине свой топ, и он целовал ее грудь. И они уже успели немного потискать друг друга. Он даже засовывал руку к ней в трусики и вставлял палец ей внутрь.

Но не более того.

Его не оставляло ощущение, что все это должно произойти как-то по-другому. Что настроение должно быть веселее, беззаботнее, солнечнее. И что она должна, по крайней мере, получить удовольствие от того, чем они сейчас займутся.

Но то, что давило на нее в течение последней недели или около того, никуда не делось и продолжало стоять между ними, так что Джим решил: будь что будет, но он выяснит, что же с ней такое произошло.

Опустившись на кровать рядом с Фэйт, он спросил:

– В чем дело? Что не так?

– Ничего.

– Рассказывай.

Казалось, Фэйт не знает, как ей поступить, и Паркер терпеливо ждал, пока она не откинулась на кровать, закрыв глаза, и не сказала:

– Мне кажется, Оно преследует меня.

Он не знал, кто такое это Оно, или знал это неточно, но ощутил растущий страх. Неожиданно в комнате потемнело, и Джим пожалел, что не включил свет или не открыл шторы.

– Что случилось? – негромко спросил он.

– На прошлой неделе, в субботу, после работы, около пяти…

– До того, как мы встретились?

– …до того, как мы встретились, я… кое-что увидела. Я припарковалась на преподавательской стоянке и решила пройти туда коротким путем, по дорожке между биофаком и Центром прикладных искусств, и…

– И что? – поторопил он ее.

– Я знаю, что это глупо звучит, – Фэйт села на кровати, – но тени на дорожке двигались – тени деревьев и кустов. А сами они были неподвижны – двигались только их тени. А потом стали перемешиваться и стекаться в одну, и эта большая, похожая на птицу, Тень отделилась от дорожки и бросилась в мою сторону. Я повернулась и рванула прочь.

– Господи Иисусе! – воскликнул Джим. – И почему же ты не сказала мне сразу же, когда это произошло?

– Не знаю! – Было видно, что она тоже разозлилась. – Они смотрели друг другу в глаза, пока Паркер не отвел взгляд.

– И это все? – спросил он.

– Нет.

Она рассказала ему о мужском туалете в библиотеке, о шуме, производимом несуществующим мужчиной, о том, как погас свет и как она сбежала по лестнице.

– Твою мать! Неудивительно, что мы с тобой так отдалились друг от друга. – Джим взял Фэйт за руку и тихонько пожал. – Но это точно всё? Больше ничего не скажешь?

– Точно всё. – Она улыбнулась.

– На тебя не нападал коврик при входе? Не пытался растерзать унитаз?

– Нет.

Теперь настала его очередь лечь на кровать.

– Боже, а я-то думал, что это все из-за меня… Я думал… – Он замолчал и сел. – А как ты думаешь, такое происходит со всеми? И все замечают подобное?

– Никто в библиотеке не заметил ничего странного. – Фэйт покачала головой. – Я на это всем намекала, но, кажется, никто ничего не видел.

– Тогда у меня вопрос – почему мы оказались избранными?

– Я не знаю.

Джим взглянул на нее. Она улыбалась. Было видно, что ей стало легче, но ему стало тяжелее, словно груз ее знаний перешел с ее плеч на его. Неудивительно, что она ходила такая мрачная. Сила ее духа произвела на Джима впечатление. Он не был уверен, что смог бы справиться с этим так же хорошо, как Фэйт. Увидев лицо на своем мониторе, он сразу же бросился к доктору Эмерсону… Черт, он ведь даже чуть не решил вообще сделать ноги. А вот она никуда не уехала, не прекратила работу в библиотеке и ничего никому не рассказала. Держала это все в себе…

Но ему-то почему она не сказала?

Хотя нет, сейчас рассказала.

Да, рассказала, и это, пожалуй, самое главное.

И хотя ей понадобился небольшой толчок, с ним или без него она, очевидно, доверяет ему настолько, что решилась рассказать ему все, поделиться этим с ним. Неожиданно Джим почувствовал такую их близость, какой не было никогда раньше. Он наклонился и поцеловал ее. У нее были мягкие губы с едва уловимым вкусом черешни.

Фэйт отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

– Люблю тебя, – сказала она.

Сказала без прелюдий, безо всяких попыток спасти лицо, без всяких защитных мер, которые он наверняка принял бы. Только слова, произнесенные и повисшие в воздухе.

– Я тоже тебя люблю, – ответил Джим, и они опять поцеловались. На этот раз поцелуй получился долгий, с языком. Он обнял ее, притянул ближе к себе, но сидели они очень неудобно, поэтому им пришлось отклоняться назад до тех пор, пока они не оказались в объятиях друг друга с переплетенными ногами. Его переполняла глубокая страсть и еще более глубокое ощущение близости, и он перекатился, оказавшись сверху, а она раздвинула ноги, чтобы принять его.

И вдруг неожиданно все исчезло. Ему вдруг захотелось ударить ее. Глаза Фэйт были закрыты, губы полуоткрыты и прижаты к его губам; его член давил на ее мягкую промежность, а ему больше всего хотелось отпрянуть и врезать ей по голове. Ее пассивность выводила его из себя; выводило из себя то, что она лежала, как тряпичная кукла, и покорно ждала, когда он взгромоздится на нее, ждала, как пустоголовая шлюха, каковой всегда была…

Джим оторвался от нее, слез и, вскочив, на нетвердых ногах отошел от кровати.

– В чем дело? – спросила Фэйт. – Что не так?