Университетская роща

Впрочем, златоуст он и есть златоуст. Уговорит, упоет, такую словесную прю разведет, что одно остается: белый флаг повиновения выкинуть и молчать.

С того момента, когда в 1902 году Потанин окончательно утвердился жить в Томске, во флигеле, который он занимал на Преображенской улице, постоянно собиралась томская интеллигенция — общество шумное, пестрое, яркое. Артисты, художники, журналисты, техники путей сообщения и промышленно-конструкторского бюро, словом, люди просвещенные и любознательные.

Хаживали в этот дом и профессора, из тех, кто не боялся навлечь на себя недовольство власть предержащих: Сапожников, Кащенко, Владимир Афанасьевич Обручев, декан горного факультета Технологического института, сорокалетний геолог, известный исследователь Сибири, Центральной и Средней Азии. Говорят, Обручев с Потаниным не раз схлестывались по вопросам геологического строения Сибири, по обоснованию «древнего темени» Азии. Отголоски этих научных споров доходили и до Крылова, и ему порой так хотелось в общество этих неуемных людей. Но он всякий раз сдерживался, не желая навязывать свое присутствие.

И вот эти люди ожидали его…

Крылов оглядел особняк, словно бы впервые увидел его.

— Валяй! Не гляди, что будет впереди, — подтолкнул Крылова Василий Васильевич. — Ну, китайские вазы, берегись!..

Они оба весело расхохотались и так, смеющиеся, раскрасневшиеся от холодного весеннего ветра, вошли в потанинский дом.

Обилие разнообразных звуков, красок, запахов, предметов, заполнявших небольшую, обставленную скромной мебелью в зеленых чехлах, весьма уютную гостиную, поначалу ошеломило Крылова.

Кто-то увлеченно терзал пианино. Кто-то громко спорил. В другом углу устанавливали стол, и что-то медное и блестящее, кажется, это был восточный гонг, соскользнуло со стола и упало. Из кухни разносился аромат кипящих пельменей. Алтайские картины Павла Кошарова, карты, охотничьи трофеи, диковинные маски и прочие экзотические предметы привлекали к себе внимание.

Вошедших встретила женщина лет сорока семи. Высокая, с высокой же наплоенной прической, придававшей ее лицу нечто кукольное, в длинном платье из лилового китайского шелка, перетянутая в талии широким черным поясом. Плечи, руки вопреки моде не открыты.

На груди скромная золотая цепочка с круглым медальоном. Небольшие зеленоватые глаза смотрят уверенно и доброжелательно.

— Добрый, добрый вечер, — несколько нараспев произнесла женщина и протянула Сапожникову руку. — Рада вас видеть, господин профессор.

Сапожников поцеловал даме ручку и непринужденно заметил:

— Вы, как всегда, великолепны, драгоценная Мария Георгиевна! Разрешите представить: Порфирий Никитич Крылов. Первый ботаник Сибири и мой добрый друг.

— Очень, очень рада, — женщина протянула руку.

Растерявшись отчего-то, Крылов молча и грубовато, по-мужски, стиснул ее, вместо того, чтобы поцеловать, как было принято.

Мария Георгиевна, кажется, не обратила на его неловкость внимания. Во всяком случае она, все так же любезно улыбаясь, пригласила их в гостиную. А сама осталась встречать кого-то еще.

— Поэтесса Васильева, — улучив момент, шепнул Сапожников Крылову. — Она здесь за хозяйку дома…

Не сговариваясь, они оба посмотрели на портрет первой жены Потанина, Александры Викторовны, снятой в «костюме велосипедистки», в котором она путешествовала с мужем по Центральной Азии. Один из последних ее снимков…

Отворилась длинная и узкая боковая дверь, и появился Потанин.

Маленький, сухощавый, загорелый и обветренный, будто сейчас сошел с коня после горного перехода. Редковатые седые волосы, такой же гущины борода. Исчерченное морщинами, очень простое и приветливое лицо человека «из народа». В свое время Герцен охарактеризовал потанинскую внешность достаточно своеобразно: лицо недоимщика. Одним словом, обыкновенное лицо. Разве что в качестве особой приметы следовало бы назвать шрам на носу.

Очки мешали разглядеть небольшие карие глаза, и, словно догадавшись об этом, Потанин снял их, и лицо его приобрело милое, детски застенчивое выражение.

— Порфирий Никитич, дорогой, — сразу же подошел он к Крылову. — Как мы рады, что вы посетили нас! Нам говорят, что Крылов нелюдим. А мы не верим… Правильно не верим? — снизу вверх он искательно заглянул в глаза.

Крылов пожал руку Потанина и тоже почему-то стащил очки и принялся их протирать платком. Должно быть, в эту минуту они оба довольно смешно выглядели со стороны — седые, безочкастые, смущенные и неловкие.

Потанин первым вышел из этого положения.

— Я действительно рад с вами познакомиться, Порфирий Никитич, — сказал он сердечно и искренно. — Ваша «Флора Алтая и Томской губернии» восхитительна! Давно не доводилось читать такого умного и ясного сочинения. Представляю, какой ворох работы вам пришлось переворошить! — и с удовлетворением заключил: — Потанин счастлив, что привел господь встретиться с Нестором сибирских ботаников! С вами, с человеком, которому он обязан вдобавок спасением Тарбагатайского гербария.