Университетская роща

Спустя несколько лет женский университет открылся 26 октября 1910 года. Курсы начали свое существование в бедном одеянии: в деревянном наемном помещении, имея три небольшие аудитории, химическую и физическую лаборатории, кабинеты по минералогии, зоологии, ботанике и анатомии с ограниченным числом пособий и книг. Все помещения чрезвычайно тесны, а восемьдесят слушательниц ревностны и усердны в занятиях. Больно видеть их в удушливом дыму химической лаборатории, в которой не оборудовано никакой тяги… Курсы работали в тяжелейших условиях. Вот почему Сапожников и Крылов разрешали девушкам, желающим умножить свои познания в ботанике, приходить сюда, в университет.

Однако ж — время торопит.

— Прошу внимания, господа, — негромко сказал Крылов, и установилась почтительная тишина. — Сегодня нам предстоит услышать научное сообщение Леонида Антоновича Уткина, проэкскурсировавшего летом Чулымский водораздел.

Уткин встал, одернул студенческую тужурку, раскрыл тетрадь и, не заглядывая в нее, начал:

Чулым — правый приток Оби. Река сплавная. Продолжительность открытой воды в среднем сто шестьдесят суток в году. Климат типичен для сибирской равнины.

«Молодец Уткин, — подумал Крылов. — Верно берет… Без географического подхода немыслимо обозревать растительный покров.

Не зная почв, не имея представления о рельефе, климате, многое ли можно понять о зеленом мире?»

Доклад радовал своей точностью, тщательностью наблюдений, логикой выводов и предложений. Немалое удовольствие доставлял и сам язык — яркий, образный, эмоциональный. Как это он говорил на прошлой пятнице… «Бессловесна и тиха любовь растений… Цветенье — это одновременно и начало гибели… Мало кому удается видеть, как цветет пшеница. Две-три минуты. Сережки с бахромой выпустит — вмиг посветлеет и порыжеет все поле. Чуть ветерок — и нет пшеничного цвета… А истечение светлой жидкости из пораненных стволов деревьев? Разве это не слезы растений? Они у многих видов наблюдаются, не только у берез…». Леонид Уткин — поэт. Маленький восторженный Уткин… Его душа рвется из строгих научных рамок, ей тесно…

А вот Борис Шишкин — совсем иной. Строгий ученый. Наклонит лобастую голову и «вкореняет мысль» — спокойно, методично, ни одного лишнего слова. На прошлом «ботаническом чае» превосходный доклад сделал. О том, как знаменитый немецкий химик Юстус Либих разложил растения с помощью химического анализа на элементы. Их оказалось немного: углерод, водород, кислород, азот, кальций, фосфор, сера, магний, железо — всего десять. Но эта десятка властвует на всей планете… Новый, химический подход к проблемам ботаники далек от научных устремлений Крылова, но он понимал, что молодых людей этот путь может серьезно увлечь. И не препятствовал. Он радовался, что маленькие ботаники растут возле него, старого консерватора, не похожие друг на друга, не боящиеся новизны, ищущие и современные. Это хорошо. Это прекрасно! Сибирская ботаническая школа зачинается на пустом месте, ее не гнетут тяжкие вериги прошлого, не давят авторитеты. Пусть же все в ней будет по-новому, по-молодому… А в том, что такая школа начала складываться, Крылов больше не сомневался. Главное в ней уже было — любовь маленьких ботаников к Сибири и рвение к науке. Остальное приложится. Будут и научные труды, и открытия. Маленькие ботаники станут крупными учеными, профессорами. У них появятся свои ученики. Так и пойдет. Доброе начало — полдела.

Когда-то Потанин рассказывал здесь же, в Гербарии, маленьким ботаникам о том, как он решился идти в юности в Петербург пешком, в лаптях и азяме. Очень хотел учиться, а средств не было никаких.

Об этом узнал Бакунин Михаил Александрович, сам живший в то время в Томске на положении политического ссыльного. Революционер-анархист раздобыл у богача Асташева сто рублей, выхлопотал разрешение для Потанина следовать с караваном золота, проводил на учение. Неизвестно, как бы обернулась судьба Потанина без этого случая, стал бы он ученым или нет…

Сам Потанин впоследствии немало помогал Обручеву на первых порах его работы в Иркутске. И не только ему, а многим людям, желавшим бескорыстно служить Сибири.

Обручев в свою очередь пестует молодых. Подымает талант студента Михаила Усова и других.

Так и должно быть. Истинный ученый, как могучее, укрепившееся дерево, обязан помогать подросту выжить, уцепиться за родную землю. Иначе опустеет священный лес науки, подвергнется тлену и разрушению. Крылов был счастлив, что и около него начал ветвиться зеленый молодняк.