Университетская роща

Девушке стало лучше; отвар одуванчиков явно помогал. Поутих жар, она дышала ровнее и глубже. Позволила осмотреть горло — красное, рыхлое… Заушные впадины опухли. Словно тесто на дрожжах, начало перекашиваться лицо.

И тогда пришла догадка: девушку поразило детское заболевание, воспаление лимфы, или, попросту говоря, свинка. Крылов знал, что болезнь эта, сравнительно легко переносимая в юном возрасте, чрезвычайно опасна для взрослых. И все-таки ему стало легче. Он теперь был уверен в том, что делал все правильно и не повредил больной. Нарушение главной заповеди врачевателя — не повреди! — представлялось самым страшным изо всего, что могло выпасть ему, поневоле взявшемуся не за свое дело.

— Поправится твоя дочь, — сказал он старику. — Выбухнут шишки — и горячка спадет. Само все пройдет. Только питье продолжай давать.

— Спаси тебя господи! — истово перекрестился старик. — Век буду за тебя, барин, Бога молить! — и хотел было поймать за руку, чтобы приложиться.

— Не надо за меня молиться, — отвел за спину руки Крылов. — Лучше скажи, большой ли задаток от купца получил?

— И-и, какой там! — расстроенно махнул рукой мужик. — Семь рублев. Остальное обещал потом, на месте.

— Семь рублей, — горько повторил Крылов. — Я дам тебе семь рублей. И немного еще, на первое время… Ежели ты вернешь купцу его задаток.

— Вот те крест, барин, верну! — залопотал старик радостно. — Нешто я супостат? У самого душа, как от бычьей крови, почернела… Охота ль свое-то дитятко… купцу-толстосуму…

— Ладно, ладно… «Дитятко»… Полно каяться-то, я ведь не поп! Лучше выполни, как сказал.

— Выполню, благодетель ты наш, — старик всхлипнул.

— К купцу не ходи. Почтой деньги отправь. Квитанцию возьми, мало ли что… А сами на работу нанимайтесь. Прокормитесь, не вы одни трудом собственным живете, — Крылов с хрустом повел затекшими плечами. — Пойду на воздух. Да и ты отдохни… коммерсант. Скоро Тобольск, вот вместе на почту и сойдем.

Ладийный город, «град камен Тоболеск», появился неожиданно, в ярких солнечных лучах — словно с картины передвижников сошел: реальный, зримый, обрисованный сочной и звонкой кистью. В обрамлении густых лесов, на высоких холмах, возникли белокаменные стены и сторожевые башни Тобольского кремля, заиграли бликами купола Софийского собора. Со стороны реки, на знаменательном пересечении Тобола и Иртыша-землероя, город был чудо как хорош…

Триста лет, без двух годков, стоит он на этом месте, по соседству с бывшей ставкой сибирского ханства Кашлык. «город многолетних трав с розоватыми, желтоватыми и беловатыми цветами» — символ великих деяний русского народа… Тобол — по-башкирски означает таволга, белая трава. Удивительно приятно знать, что скромное сибирское растение дало название и реке, и городу.

Вот и Чукманов мыс со знаменитым белым памятником Ермаку. Издали брюлловское творение не гляделось монументальным, походило скорее на прозрачную свечу, нежели на каменную пирамиду. А все же душа дрогнула при взгляде на эту свечу, осветившую давний уголок российской истории.

Крылов засобирался на берег. Сложил в карман куртки деньги, документы.

«русские первопоселенцы, всельники, как иногда их еще называли, нашли действительно превосходное место для города, — размышлял он. — Разломавши свои корабли, поставили крепость из отличного судового ладийного леса… Куда как более разумно, нежели у римлян: «сжечь свои корабли»! Отчего ж в пословицу не вошло? Отчего ходячим словом не сделалось, из живой памяти-языка выпало? А ведь недурно звучит: «Ставь город из своих кораблей»… Или еще как-нибудь…»

«Дай тебе волю, ты и историю древних подправил бы, — подтрунивая над собой, подумал Крылов. — Бедного Ивана Петровича авилируешь, пристыжаешь за воспарения умственные, а сам эк куда упрыгнул!»

Пароход в Тобольске должен был стоять долго, здесь надлежало ему пополниться дровами, сдать и получить почтовые и прочие грузы, принять пассажиров. Крылов решил, что успеет управиться со всем, что замыслил: на почту сходить и город поглядеть.

Спустившись вниз, на первую палубу, Крылов с удивлением обнаружил, что она вся запружена людьми, нетерпеливо ожидавшими, когда подадут ступенчатые сходни. Оказывается, желание побывать на историческом берегу возникло не только у Крылова.

— Пойдемте в музей, господа! — довольно громким, уверенным голосом приглашал своих товарищей молоденький прапорщик с нежным рыжеватым пухом вместо усов. — Там, говорят, хранится локон дочери Меншикова!

— Недурно, прапорщик, — снисходительно похлопал юношу по плечу штабс-капитан с нетрезвыми и оттого пустыми глазами. — В музей — и к-копченой стерляди! Ха-а-шо?

Наконец сходни были установлены, и вся масса народу как-то сразу качнулась вперед, сжалась, и долгое время из ее сбившихся рядов на трап не мог выдраться никто.

Выйдя на дощатую пристань, заполненную бойким торговым людом (стерляди копченой в Тобольске действительно было много, почти у каждого торговца), Крылов подозвал пролетку, и они со стариком опустились в кожаную «бестужевку», удобную легкую повозку, которую сибиряки давно уже именовали по-своему сидейкой.