Она вдруг совершенно отчетливо представила все эти эволюции на примере Никиты и ужаснулась. Одно дело — когда анализируешь ситуацию в абстрактных категориях: "двигаются меньше", "болеют больше", "начинают сходить с ума"… Все эти абстракции заставляют воспылать праведным гневом и жалостью к абстрактному человеку. Но точно так же можно жалеть героя какой-нибудь книги, в то же время, прекрасно зная, что этого человека никогда не существовало на свете, он — просто выдумка автора.
Совсем другое дело — когда представляешь вполне конкретного, живого человека. Да еще и того, с которым ты когда-то, пусть ненадолго, но встречался лично. Ото всего этого фигура узника приобретает как бы более ощутимую телесность. И от этого его жалко не теоретически и абстрактно, а по-настоящему. Пусть этот Никита — агрессивный забияка и властный эгоист. Но он, прежде всего, Человек, Личность. Ему можно вменить в вину его потребительское отношение к сестре (как выразилась однажды Тома, "этот Никита со своей сестрой всегда был такой ласковый, такой нежный — как зверь…"), но нельзя наказывать его за проступки, которые он не совершал! Никита будет сидеть в тюрьме, а настоящий преступник будет наслаждаться свободой, дышать свежим вольным воздухом, общаться с людьми, сам решать, когда ему вставать утром и как планировать распорядок своего дня.
Размышляя обо всем этом, Александра отчаянно старалась подобрать аргументы в защиту прав личности Никиты. Уж так ее пронял этот благородный порыв, что для оформления своих слов она мысленно даже использовала воинственно-убеждающие интонации, словно пытаясь доказать правоту перед невидимым агрессивным оппонентом.
— Я поняла, — вмешалась Тамара в ее рассуждения, — я поняла, что еще мне не нравится в Эле и в ее поведении.
— Не так уж много мы знаем о ее поведении, — перебила очнувшаяся Александра.
— Вот это — зря. Впрочем, не путай меня, не то опять собьюсь, — предупредила подруга, запуская руки в волосы (отчего большая прическа из тяжелых светлых волос слегка перекосилась на левый бок, придавая своей хозяйке рассеянно-удивленный вид). — Словом, — начала она с новой силой, — мне не нравится то, что Эля была убеждена, что Никитушка не чувствовал своей вины. Но!
Как искусный оратор на суде, она, привлекая внимание публики, подняла вверх палец. Александра заворожено уставилась на поблескивающее на этом пальце колечко.
— Но! Я спрашиваю вас: а чувствовал ли Никитушка за собой вину за то, что явился инициатором скандала? Уж в том, что и дверь закрыл, и ультиматум поставил именно он, никто не сомневается. Этому есть куча свидетелей. Например, ты.
Она величавым жестом указала в сторону подруги. Та, следуя ее указанию, уставилась на свои колени.
— Так вот. Никитушка крайне недоволен, что попал в неприятную ситуацию, оскандалился. При этом виноват в возникновении этой ситуации он сам. А уж для этих менеджеров оскандалиться — хуже нет, уж поверьте мне.
Александре ничего другого не оставалось, кроме как неопределенно пожать плечами. Поскольку Тома вновь подняла вверх указательный палец, философиня опять принялась изучать ее колечко.
— Вопрос: чувствовал ли Никитушка себя виноватым в том, что сам устроил эту заваруху с ключами от аудитории?
Судя по вопросительному выражению лица и паузе, которую Тома держала уже несколько секунд, она явно ждала вразумительного ответа от публики. Публика зашевелилась и послушно ответила:
— Не знаю.
Тому ответ не удовлетворил.
— Что значит — не знаю? Эля говорит, что он был подавлен, расстроен, но вины не чувствовал в принципе. Отсюда — ее доверие к нему. Но Никита должен был, просто обязан был чувствовать вину — если и не за убийство, то хотя бы за то, что стал невольным поводом к возникновению скандала, закрыв дверь и тем самым спровоцировав маньяка.
"Что это ее на маньяков потянуло?" — отстраненно подумала Александра. Но историня не была смущена своей тягой к маньякам. Напротив, на ее лице появилось крайне довольное выражение.
— Я делаю вывод: Никитушка на своем факультете менеджмента до такой степени насобачился управлять своими эмоциями, что запросто смог ввести сестру в заблуждение.
Тома откинулась на спинку стула. У нее был удовлетворенный вид человека, в приятной расслабленности переваривающего только что съеденный вкусный обед. Так и казалось, что сейчас она достанет зубочистку и начнет использовать ее по назначению.
— Хорошо, — зашевелилась Александра. — Значит, ты делаешь вывод, что убийца — ни кто иной, как Никита?
— Я делаю вывод, что Эля пустила нас по ложному следу.
— Но зачем?
— Нарочно или по глупости душевной — не знаю.
Александра задумалась. Возведенная Томой конструкция может перечеркнуть на нет все достижения их расследования. Но только в том случае, если конструкция эта будет обоснованной. А вот как раз в этом Александра не была уверена. В ходе разговора у нее мелькнула какая-то мысль, что-то такое из области сомнений… Но вспомнить сейчас, что это было, она не могла.