Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

На Западе вспыхнуло возмущение. В Советской России коммунисты затаили дыхание.

ПОБЕДИТЕЛИ

11 ноября в Париже было холодным мрачным днем. На покинутых фронтах царило молчание. А французское правительство не знало, как оповестить об окончании великой войны, la Grande Guerre. В конце концов было решено, что начнется одновременный звон колоколов всех церквей, а пушки отсалютуют трижды. Первые набатные звоны опечалили, а пушечная пальба напугала, и только минутами позже до парижан начал доходить смысл происходящего. Движение транспорта остановилось, Париж вышел на улицы. Оркестры оборвали четырехлетнюю тишину.

На фронте хоронили последние жертвы, а Париж ликовал. Впервые за четыре года повсюду горел электрический свет. Сработал контраст. Еще четыре месяца назад с высоких балконов на востоке был виден страшный свет артиллерийского огня наступающей германской армии. Три года продолжались авиационные тревоги — сначала «Цеппелины», а потом «Готы» и «Таубе» бомбили великий город, не говоря уже о залпах «большой Берты». В марте 1918 г. на станции «Боливар» в панике были затоптаны шестьдесят человек.

Теперь Клемансо намеревался разместить на площади Согласия экспозицию трофеев военной техники — тяжелые орудия, полевые пушки, мортиры, пулеметы, захваченные по мере продвижения французских армий на восток. Ликование соседствовало с трезвыми суждениями. «Не говорите, что мы потеряли одну пятнадцатую часть. Мы потеряли более четверти, почти треть наших рук и мускулов»[378].

Страна изменилась за эти годы — начиная с создания более современной индустрии, ухода «класса ремесленников», открытия огромных универсальных магазинов. Добавим, что между 1870-м и 1918 гг. Париж удвоил свое население, в то время как население Берлина увеличилось в четыре раза. В Париже было еще мало иностранцев (это придет позже), в то время как в Берлине существовали целые колонии жителей Восточной Европы.

В Национальной ассамблее объявили: «Месье Клемансо, председатель совета министров, военный министр». В абсолютной тишине Тигр зачитал условия перемирия. Прочитав текст, Клемансо поднял дрожащую голову. «Честь павшим, давшим нам эту победу. Благодаря им Франция, бывшая вчера на службе бога, сегодня на службе человечества, всегда будет на службе идеалов. Франция была освобождена мощью своих армий… Нас ждет огромная работа социальной реконструкции».

К вечеру из-за туч вышло солнце и стояло в поднебесье, вопреки календарю, целую неделю. Солисты Опера пели «Марсельезу». На солистке — мадемуазель Шеналь — была одежда в трех национальных цветах, а на голове — черный эльзасский колпак.

СОЮЗНИКИ: ОСОБЕННОСТИ СТОРОН

Париж был удобен, здесь уже давно сходился центр всех коммуникаций, здесь на полпути англичане, французы и итальянцы встречали друг друга. Верховный военный совет союзников заседал рядом, в Версале. Посольства всех союзников привычно брали на себя функцию налаживания каналов общения. Клемансо настаивал на Париже, потому что это давало ему право председательствования, право инициативы и организационного выбора.

Не всем нравился этот выбор. Ллойд Джордж признавался сэру Уильяму Уайзмену: «Я никогда не хотел, чтобы конференция проходила в этой проклятой столице. И палата общин, и я считали лучшим провести ее в нейтральном месте, но старина (Клемансо) так плакал и протестовал, что мы сдались». Полковник Хауз и Ллойд Джордж предпочитали Женеву. Но государственный департамент США считал Швейцарию недружественной страной, дающей приют восточноевропейским революционерам. Сказалось и влияние французского посла в Вашингтоне на президента Вильсона. Посол Жюссеран объявил президенту, что «Женева — это центр шпионажа в Европе», и напомнил о подписанном в 1783 г. Парижском договоре. 8 ноября 1918 г. президент Вильсон сообщил полковнику Хаузу, что предпочитает Париж, «где благоприятствующая дружественная обстановка и власти владеют полным политическим контролем»[379].

Что ж, Париж был столицей просвещения, прав человека, великой революции, столицей либерального мира, центром мировой торговли.

Проблемой Франции накануне великой конференции было кричащее несоответствие ее признанной военной мощи и очевидного экономического истощения, столь очевидного на фоне потери почти полутора миллионов человек. Демографы делали еще более сложные подсчеты. Они учитывали возросшую смертность и невероятный спад рождаемости, что в совокупности Франция потеряла 7 % своего населения. Понятно, что в Париже говорили: «Никогда больше!»[380] Один из политиков этого времени говорит: «Смерть прошла сквозь наши ряды, и мы все видим сквозь наши слезы». Франция была крайне заинтересована в быстром заключении договора — ее военное превосходство (благодаря коалиции) таяло быстро, а в Других элементах могущества она ощущала свою слабость.