Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

В две минуты третьего французский дворецкий в черной ливрее и бриджах по колено, украшенный внушительной серебряной цепью, возвестил: «Господа немецкие делегаты». Все поднялись, и воцарилось молчание. Тип немца, который Запад встретил в министре иностранных дел графе Брокдорф-Ранцау, не был ему знаком. Надо сказать, что во время контактов последних месяцев западные политические деятели и дипломаты так и не смогли найти точки соприкосновения с германскими коллегами по переговорам. И вошедшие были незнакомцами. Высокий, худой и белый как мел Брокдорф-Ранцау вел за собой пятерых членов делегации и двух переводчиков. Никто на Западе тогда не знал, что Брокдорф-Ранцау уже в декабре 1938 г. выдвигал предложения отказать Западу в подписании мирного договора. Брокдорф-Ранцау был аристократом бисмарковского, «восточного» направления. Он был превосходно образован, сильной стороной его личности было планирование, постоянный анализ. Ему представлялось, что будущее Германии скорее на европейском Востоке.

Еще один делегат — Кесслер, весьма нервическая натура, также не питал особой симпатии к веймарскому творению социал-демократов. О нем американец Генри Уайт написал: «Никогда не видел более открытой формы нервозности в дипломате; его колени буквально сходились друг к другу, и казалось, что в любой момент он может потерять сознание»[600].

Клемансо хладнокровно возвестил: «Наступил час для подведения наших счетов. Вы просили о мире. Мы настроены дать вам его». Клемансо назвал документ «вторым Версальским договором». По поводу договора не будет устной дискуссии. Он дал немецкой стороне право на письменный ответ в течение пятнадцати дней. Доктор Вальтер Симмонс, который вел все административные дела германской делегации во время переговоров с русской делегацией в Брест-Литовске в марте 1918 г., написал своей жене, что Клемансо «сказал свои вступительные слова краткими фразами стаккато, он словно выбросил их с концентрированной злостью и презрением, что с самого начала сделало для немцев ответ невозможным»[601].

Обстановка была нервная. Обычно безукоризненно хладнокровный Манту так и не смог перевести слова Клемансо на хороший английский язык. Переводчик на немецкий язык сделал свое дело еще хуже. Во время перевода Поль Дютаста передал германской стороне договор — документ в 80 тыс. слов. Граф Брокдорф-Ранцау поднялся и взял этот документ с поклоном, прошелся по нему пальцами и отложил в сторону.

ВОПРОС О ВИНЕ

Именно в этот момент граф Брокдорф-Ранцау постарался испортить союзникам праздник. Он не удосужился встать и, в отличие от Клемансо, сидя ответил победоносным союзникам, ответил довольно долгой речью. Слова Брокдорфа-Ранцау, произнесенные резким голосом, соответствовали его манерам: «От нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны. Такое признание в моих устах было бы ложью». Он признал «глубину нашего поражения и степень нашего бессилия. И интенсивность злобы, которая встречает нас». Он признал, что, возможно, германское правительство и внесло свою лепту в войну, но, по большому счету «виноват империализм всех европейских стран». Возможно, что германские вооруженные силы «внесли свой вклад в грехопадение войны», но то же сделали и союзные армии. Ранцау признал несправедливость, совершенную в отношении Бельгии, и предложил германские репарации для восстановления Бельгии и Северной Франции. Да, «возможно, военные преступления трудно простить, но они были совершены в борьбе за победу», в то время как союзники продолжали чинить преступления уже после подписания перемирия в форме морской блокады — в результате «сотни тысяч мирных людей погибли после 11 ноября, убиты хладнокровно и сознательно уже после того, как наши противники возымели определенную победу». Ранцау сказал, что его люди изучат представленный документ «в надежде, что наша встреча сможет дать окончательный результат в чем-то, что смогут подписать все»[602].

Зал затих. Ллойд Джордж играл ножом из слоновой кости для разрезания бумаг и в конце концов сломал его. Клемансо барабанил пальцами по столу с непроницаемой улыбкой. Австралийский премьер Хьюз потребовал, чтобы Ранцау встал. Вильсон был возмущен не менее других. Выходя из зала, он сказал: «Отвратительные манеры!.. Немцы действительно глупый народ. Они всегда делают не то, что надо. Они всегда делали ошибки во время войны — почему я и нахожусь здесь. Они не понимают человеческой природы». Но внутренне Вильсон был не намного больше удовлетворен проектом договора с Германией, чем граф Брокдорф-Ранцау. Вот его подлинные слова: «Если бы я был немцем, я бы никогда не подписал этого договора».