Unknown

– А ведь вы были вместе – сколько? Пару месяцев? Господи, случается же головная боль.

Я качаю головой.

– Не знаю… Он был хорошим парнем, и мы так долго дружили. Я по-прежнему не очень понимаю, что тогда произошло, просто… все сдулось.

Я физически ощущаю на себе внимание Харлоу, после чего она переводит взгляд на свой ланч.

– И Джек, – добавляю я. – Ему я тоже была вынуждена сделать ручкой.

Харлоу хмыкает.

– Харлоу, я серьезно.

– Ну ладно, колись, – говорит она, – ты сделала ему ручкой, да?

– Да не только ему, – застонав, когда она начинает хихикать, отвечаю я. – Сделала ручкой им всем. – Харлоу давится кусочком салата. – Господи боже. Я пытаюсь сказать, что облажалась. Как и всегда. Еще я вечно говорю что-нибудь не то или молчу про нужное. Слишком занята либо слишком доступна – не важно, но что-нибудь обязательно происходит, – от ее смеха трясутся плечи, когда она роняет голову на сложенные на столе руки. Вздохнув, я цепляю на вилку кусок курицы и бормочу: – Блин, хорош меня троллить.

Выпрямившись, она вытирает слезы длинными ухоженными пальцами.

– Просто хочу заметить, что ты не та, какой была в свои восемнадцать, девятнадцать и даже в двадцать лет. Вы с Оливером хорошие друзья, а так же оба довольно привлекательные. Все. Теперь затыкаюсь.

– Сегодня утром я его рисовала, – говорю я. – Слушай, Харлядь [впервые об этом прозвище Харлоу зашла речь в «Сладком Развратном Мальчике – прим. перев.], он был без рубашки, – она метнула в меня взгляд, а я шепотом продолжаю: – И без джинсов.

– Он был без одежды, – недоверчиво уточняет она. – Оливер. В твоей квартире.

– Да! Я видела его практически голым, – говорю я. Нет никакого смысла рассказывать ей, что он сделал это, явно чтобы меня отвлечь, потому что ей тут же захочется узнать, от чего, а Харлоу не особенно разбирается в моих комиксных делах, кроме того, что ей нравятся мышцы и шрамы Рэйзора. – Хотела бы я сказать, что было немного странно, но нет, ни капли. Он… хм. Он просто офигенный, это все, что я могу сказать.

Харлоу драматически зажимает свой рот ладонью.

Наклонившись к ней, я шепчу:

– Могу я поделиться секретом?

Взгляд моей лучшей подруги смягчается. Харлоу всегда делает вид, будто сделана из стали, но внутри она не такая. Она как зефирка.

– Ты можешь рассказать мне, о чем угодно, Персик.

Глубоко вдохнув, я настраиваюсь признаться.

– Думаю, мне действительно нравится Оливер.

Снова уронив голову на сплетенные пальцы, Харлоу хохочет.

– Лола. Иногда ты настолько недогадливая, что больно смотреть.

Оливер

Я выхожу от Лолы после завтрака и нашей приватной арт-сессии. Закрыв за собой дверь, мне кажется, будто даже на свежем воздухе член не собирается успокаиваться. От воспоминаний ее в пижаме, пушистых носках и с пятнышками от угля на лбу и щеках, появившихся, когда она машинально убирала волосы от лица… мое сердце сжимается, и я безумно устал от стараний сдерживать эрекцию весь последний час.

Не совсем понимаю, что меня заставило так отреагировать на этот раз. Я уже видел, как она работает, и оставался спокойным. Амбиции Лолы громадны, и единственное, что мешает ей стать известной на весь чертов мир, – это то, как сильно она терпеть не может выползать на публику из своего творческого пространства. И самое главное – ее мысли больше заняты сюжетом «Рыбы Рэйзор», нежели чем-то еще, поэтому даже сама идея изменения решающей детали в книге… Ее срыв уже лежит на поверхности.

И вот он я, лежал на полу в одних боксерах, чувствуя, как ее взгляд путешествовал по моему телу, будто языки пламени. И все, что я мог делать, – это вспоминать о велопоездках и подсчитывать в уме финансы, лишь бы не думать о том, как это может быть, если Лола поднимется с дивана и, раздвинув свои длинные стройные ноги, устроится на моих бедрах.

Близость ее квартиры к моему магазину была одновременно благословением и проклятием. В первые дни я приходил на работу до рассвета и уходил, когда уже давно были включены фонари, а все остальные магазины закрыты. И в какой-то момент после грандиозного открытия Лола вручила мне ключ от квартиры и настояла, чтобы я им пользовался. Уже не раз складывалось так, что проще было остаться у нее, нежели тащиться домой на Пасифик-бич. Но с Лолой с самого первого дня это был скользкий путь. Одна ее мимолетная улыбка, с которой она заходит в магазин, приводит к неконтролируемой моей, от уха до уха, когда я понимаю, что увижу ее и позже, у Фреда. А ее нежный взгляд – к моему пристальному на ее молочно-белую кожу, блестящие черные волосы и безупречные изгибы. Если я не буду осторожным и не перестану у нее чересчур часто оставаться, то это войдет в привычку, и тогда я уже не успокоюсь, пока не найду способ каждую ночь засыпать рядом с ней – между ее простыней и бедер.

Я сбегаю вниз по металлической лестнице, ведущей на E-стрит, залитой ярким январским солнцем, и поднимаю голову вверх. Кислород. Мне нужен кислород. Я разминаю спину и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.