Она поежилась. Но не от холодного воздуха и сырости.
А от непреодолимого чувства, что она действительно уничтожила все хорошее, у нее перехватило дыхание. Она прислонилась к стеклянной стене винного погреба и сползла на бетонный пол... и заплакала.
33.
Эдвард выслушал рассказ Лейна о финансах семьи, новость, что их мать признана недееспособной, и, наконец, подробности самоубийства Розалинды от болигола, он удивился сам себе... испытывая всего лишь праздное любопытство, но не более того.
Не потому, что ему было все равно.
Он всегда беспокоился о своих братьях и сестре, родственные связи не могли испариться, несмотря на то, что он пережил.
Но череда плохих новостей, были сродни взрывам, происходящим там, где-то далеко, озаряющим и грохочущим опять же где-то вдалеке, которые конечно же привлекли его внимание, но не на столько, чтобы заставить покинуть это кресло… в буквальном и фигуральном смысле слова.
— Поэтому мне нужна твоя помощь, — заключил Лэйн.
Эдвард поднял бутылку ко рту. Но на этот раз, он не выпил… опустил ее вниз.
— В чем именно?
— Мне нужен доступ к реальным финансовым файлам… а не те которые приукрашены для Совета директоров и прессы.
— Я больше не работаю на компанию, Лейн.
— Не говори мне, что ты не можешь зайти на сервера, если захочешь.
Лейн был прав. Именно Эдвард настоял в свое время усовершенствовать компьютерные системы.
Наступила долгая пауза, потом Эдвард сделал еще один глоток джина.
— У вас еще полно денег. Твой трастовый фонд, Максвелла, Джин придется подождать всего лишь год или два…
— Пятьдесят три миллиона долларов из трастового фонда должны оказаться на месте через две недели, Эдвард.
Эдвард пожал плечами.
— Должно быть Монтеверди выдал необеспеченный ничем кредит, поэтому так волнуется. Не бойся, он не заявится к тебе домой.
— Монтеверди может обратиться в прессу.
— Нет, не может. Если он выдал беззалоговый кредит на такую сумму, воспользовавшись трастовым целевым фондом, то он сделал это за спиной Совета директоров и нарушая федеральные законы, по которым действует его трастовая компания. Если долг не погашен по графику, единственное, что ожидает Монтеверди, если он даже попробует публично заикнуться об этом — досрочный выход на пенсию, где он сможет много времени уделять своей семье, — Эдвард покачал головой. — Я понимаю твое желание узнать больше, но не уверен, что ты должен с этим разбираться. Долг не твой, поэтому не следует беспокоиться. Ты же живешь на Манхэттене. Почему у тебя вдруг появился такой внезапный интерес к тем людям, которые живут в Истерли?
— Они — наша семья, Эдвард.
— И что?
Лейн нахмурился.
— Я понимаю, что ты не испытываешь сыновьих чувств к Уильяму Болдвейну. После того, как он обращался с тобой все эти годы, но как ты можешь так говорить? Но... что насчет дома? Земли… бизнеса? Матери?
— Компания «Брэдфорд бурбон» имеет миллиардную годовую прибыль. Даже если ты возьмешь в долг, не беря во внимание прибыль, к примеру, в личный долг пятьдесят или даже сто миллионов, это не будет катастрофой, учитывая, сколькими акциями владеет семья. Банки дадут кредит от шестидесяти до семидесяти процентов от стоимости инвестиционного портфеля… ты мог бы возвратить эту сумму сам, причем легко.
— А что если это не единственная сумма, которую взяли в долг? И не должен ли отец понести ответственность? И я снова тебя спрашиваю, а как же мама?
— Если бы я провалился в кроличью нору, желая провести суд над нашим отцом, я бы стал душевно больным. Последнее, что я слышал о матери, она не вылезала из постели, только лишь, чтобы принять ванну один раз в три года. Находится ли она в Истерли или в доме престарелых, разницы нет, — Лейн выругался, Эдвард снова покачал головой. — Мой тебе совет — последуй моему примеру и дистанцируйся от всего. Мне не куда больше уехать, на самом деле… но у тебя, по крайней мере, есть Нью-Йорк.
— Но…
— Не совершай ошибки, Лейн… они съедят тебя живьем, особенно если ты последуешь этой дорогой справедливости, которую выбрал, — он замолчал, почувствовав на краткий миг жуткий страх. — Ты не выиграешь, Лейн. Определенные... действия... проделывались в отношении людей в прошлом, пытающихся разрешить «неугодные» вопросы. Также пострадали некоторые члены семьи.
Эдвард точно знал об этом.
Лейн подошел к окну, смотря на занавески, словно окна были открыты.
— Так ты не поможешь мне?
— Я говорю тебе, что путь наименьшего сопротивления — это лучшее для твоего психического здоровья, — и
Повисла опять тишина, а потом Лейн посмотрел на своего брата.
— Я не могу, так поступить, Эдвард.
— Тогда считай, что скоро будут твои похороны…
— Моя жена беременна.
— Опять? Поздравляю.
— Я развожусь.
Эдвард вздернул бровь.
— Не типичный ответ будущего отца. Особенно учитывая, сколько алиментов тебе придется платить.
— Это не мой ребенок.
— Тогда все объясняет…
— Она сказала мне, что ребенок от моего отца.
Их глаза встретились, Эдвард замер.
— Прости, что?