Unknown

— Я не обязан тебя слушаться, — вставил Макс. Но боевое настроение уже покинуло его, голос звучал слабо, а глаза смотрели в ковер.

— Да, вы будете слушать.

И все замерло здесь и сейчас.

— Прости, — сказал Лейн.

— Я не беспокоюсь о тебе, — Эдвард покачал головой. — Это касается его, я беспокоюсь о нем.

— Скажи, что тебе жаль, — прошептал Лейн. — Макс, давай.

— Нет.

— Он не отец мне, и ты знаешь это.

Макс уставился на Эдварда.

— Но ты ведешь себя точно также, как он.

— Только потому что ты вышли из-под контроля.

Лейн взял Макса за руку.

— Он тоже сожалеет, Эдвард. Давай, пошли, пока кто-нибудь не услышал нас.

Макс попытался несколько раз выдернуть руку, но в итоге последовал за ним без дальнейших комментариев, бой закончился, ставка на независимость была безнадежно утеряна. Они были в тусклом фойе, двигаясь по черно-белому мраморному полу, пройдя уже половину пути, когда Лейн заметил что-то в конце гостиной.

Какая-то движущаяся тень.

Слишком большая, чтобы быть Джиной.

Лейн дернул руку своего брата в полной темноте танцевальной гостиной.

— Шшш.

Через арочные дверные проемы, открывающие вид в гостиную, он наблюдал, как Эдвард повернулся к тележке, пытаясь найти отскочившую пробку, и Лейну хотелось закричать и предупредить своего брата…

Но возник их отец, Уильям Болдвейн, и как только Эдвард развернулся, то фактически уперся в его высокое тело.

— Что ты делаешь?

Те же слова, тот же тон, только бас ниже.

Эдвард спокойно стоял перед ним с бутылкой в руке, и Лейн заметил почти полный стакан, стоящий на виду в центре тележки.

— Ответь мне, — сказал их отец. — Что ты делаешь?

Он и Макс — мертвы, подумал Лейн. Как только Эдвард расскажет этому человеку все, что происходило здесь, Уильям был способен войти в раж.

Рядом с Лейном, тело Максвелла просто дрожало мелкой дрожью.

— Мне не следовало этого делать, — прошептал он…

— Где твой ремень? — спросил Эдвард.

— Ответь мне.

— Я отвечу. Где твой ремень?

«Нет! — подумал Лейн. — Нет, это были мы!»

Их отец шагнул вперед, его шелковый халат с монограммой, поблескивающей в лучах света, цвета свежей крови.

— Черт побери, парень, ты скажешь мне, что ты делаешь здесь с моей выпивкой.

— Она называется Брэдфорд Бурбон, отец. В честь семьи, на которой ты женился, помнишь?