Unknown

Чтобы приготовиться к неизбежному, встретить кончину подобающе своему положению, он выпустил из рук «Охранитель» и перекрестился. Неожиданно к его плечу приникло дружеское надёжное плечо, в его ладонь легла тёплая женская ладошка, стало свободней дыхание, он почувствовал поддержку. Постепенно его перестало гнуть к земле, внутренние силы потихоньку возвращались. Кудесник не открывал глаза, но и он так знал – Василиса! Не оставила одного, не жалея себя, пришла ему на помощь и, надо сказать, весьма вовремя.

Тем временем гвалт и скрежет нечисти постепенно стал затихать, он открыл глаза и с удивлением наблюдал, как искристыми ледяными кристаллами латаются прорехи, как восстанавливается и укрепляется барьер. Видно было даже неискушённому взгляду его стремительное возрождение. Преграда уплотнялась, заиграла белоснежным льдом, ощетинилась навстречу врагам острыми кинжальными пирамидами и приглушила истошные вопли беснующейся банды упырей. Наконец морозной створкой закрыла от людского взора и кошмарную образи́ну демона Ваэля.

Понимая, что у него больше бы не хватило сил на подобные подвиги, Кудесник осмотрелся вокруг и с радостью осознал – рядом, по обе стороны от них с Василисой, стояли их товарищи. По правую руку находились Военрук, Бурбелла и Дмитро Лесоруб. Они с весьма неодобрительным видом наблюдали за происходящей вакханалией разномастных нечестивцев. Особенно угрюмым выглядел Лесоруб с заткнутым за пояс натруженным топором, видно было, как он жалел, что не может применить его в деле. Слева, рядом с Кудесником стоял седобородый человек в скуфии и длиннополой рясе тёмно-серого цвета. У него были закрыты глаза, обе руки сжимали наперсный крест, едва слышно доносились слова молитвы.

– «Отец Никодим! – понял представитель ордена, – это очень хорошо! Наверняка, Алёна озаботилась, призвала на помощь!».

Далее стояла сама Барыня с окаменелым лицом, её поддерживал за локоток верный Извеков.

Они молча смотрели, как растёт и укрепляется ледяная вертикальная стена, отделяя их спокойную часть реки от беснующей нечисти, взбулгаченного там до черноты омута, искорёженных деревьев, обезображенного противоположного берега.

Наконец на стороне защитников Вотчины полностью утихли порывы свистящего ветра, вступал в свои права утренний рассвет, наступала тишина.

Кудесник посмотрел на отца Никодима, тот открыл глаза, устало улыбнулся и протянул ему руку, другую протянул Алёне. Та, в свою очередь, взялась за руку Извекова. Не сговариваясь, крепко сковали себя мужскими рукопожатиями и те, кто стоял справа от Василисы.

Их было восемь! Восемь, скреплённых одной верой, одной целью! Они черпали друг от друга энергию, впитывали от образованной единой цепочки единомышленников силу.

Внезапно раздался непонятный приглушённый хлопок, почти сразу, словно судорогой, пробило пространство, и грянул гром такой силы, что защитники Вотчины пошатнулись, слетели головные уборы, растрепались волосы.

Если бы люди не держались крепко за руки, то вряд ли устояли бы на ногах, их, несомненно, сбило бы ударной волной. Под ногами сначала задрожала, а потом вздыбилась земля, небо расколола ярко-фиолетовая молния, сверху хлынул серебристый поток света, стихия разбушевалась не на шутку. Ледяная стена взорвалась и ударила тысячью острых осколков, направленных на вражеский берег, тысячи смертоносных игл пронзили предрассветный воздух. Раздался истошный вой ужаса уцелевших прислужников Ваэля. Опять ударил мощный взрыв, и весь тот берег окутался белесой дымкой, похожей на густой туман. В этом тумане раздавались вопли и рычание оставшихся, кое-как шевелящихся гнусных сущностей этого адского легиона. Вновь раздались приглушённые хлопки, это один за другим ло́пались, словно надувные шары, потусторонние уродцы. Они, конвульсивно кривляясь и дёргаясь, преломлялись в сизо-зелёном искажении и, испуская ядовито-зловонные испарения, исчезали, уносимые неведомой силой, видимо, обратно в ад.

Немного погодя все вопли и проклятия затихли, а со стороны Вотчины потянуло свежим очищающим ветерком.

Кудесник был удивлён той несокрушимой мощью, которая отразила нашествие тёмных сил. Он в одиночку был не в силах так порушить нечисть. Его соратники, наблюдая, как рассеивающаяся дымка обнажала последствия ночного противостояния, тоже были поражены своей масштабной победой.

Один отец Никодим оставался невозмутимым, он дошёл до лавки и с удовольствием присел отдохнуть. Устало смахнул пот со лба и затих. Когда же вышедшие из оцепенения зрители обратили на него внимание, удивились не меньше – старый священник спокойно спал!

– «И это в тот самый момент, когда надо торжествовать победу, праздновать с шампанским за обильным столом... когда ещё в остаточном восторге возбуждённо трясётся организм от осознания полного и безоговорочного успеха кампании… а тут, видите ли, некоторые спят! Чересчур-крайне возмутительно! В конце концов, смеем заметить, это просто недопустимо, господа и дамы!».