Привет, Рози. Надеюсь, у тебя все хорошо. Пишу, чтобы пожелать удачного полета. И напоминаю тебе, насколько важен для нас этот контракт. Я вижу, что у тебя с Джорджем не очень теплые отношения, но я прошу тебя, как попросил и его, приложить все усилия для достижения нашей общей цели. Я буду тебе благодарен, если ты ненадолго смягчишься и позволишь Муну сделать его работу. Я полагаюсь на тебя. Удачи, детка, и позвони, как долетишь, мама волнуется.
Люблю тебя!
Я закрыла письмо и прикрыла глаза, вздохнув. Стюардесса попросила пристегнуть ремни, мы взлетали.
В голове крутились слова папы, и я начала понимать, насколько это важно для него, ведь эта работа — вся его жизнь. Она так же важна для него, как для меня — моя мастерская. Я снова и снова прокручивала их в голове и, в конце концов, задремала. Мне снились стального цвета глаза, низкий бархатный шепот, теплые крепкие руки, в голове мелькали слова папы вперемешку со словами Муна: «Хочу, чтобы ты поцеловала меня и назвала по имени». А затем — снова эти руки, глаза, губы, которые я так и не поцеловала, хотя уже несколько раз была в опасной близости от этого. Я чувствовала, как сбивается мое дыхание, чувствовала, как снова возбуждаюсь, и тут я резко проснулась. Моргнула несколько раз, наводя резкость, и взглянула на Муна, который в задумчивости смотрел на меня, подперев подбородок большим пальцем и лаская свои губы указательным. О чем он задумался? Он так пристально на меня смотрел, словно взвешивал какие-то аргументы у себя в голове. Заметив мое пробуждение, Мун улыбнулся лукаво и спросил:
— Мисс Стар, вы так стонали во сне. Что вам снилось?
— Что? —И тут до меня дошло: я проснулась от собственного стона. Как раз на том месте, где Мун в моем сне запустил руку мне под платье.
— Вы стонали. Надеюсь, во сне вы видели меня? — снова задал он вопрос и негромко рассмеялся.
Не в бровь, а в глаз, придурок. Я сжала челюсти, пытаясь держать себя в руках, потому что ежесекундно прокручивала в голове слова из папиного письма, напоминая себе причину моего столь тесного общения с Муном.
— Ну же, Роуз, нам лететь еще четыре часа. Мы ведь не можем провести их в тишине, — подначивал он.
Я отстегнула ремень, встала, потянулась, растягивая затекшие мышцы, и пошла в туалет.
Зайдя, я захлопнула за собой дверь, уперлась ладонями в раковину и посмотрела в зеркало. Глаза горели, прическа сбилась, а на щеках был нездоровый румянец. Это все влияние этого поганого человека. Я была очень зла, просто в ярости. В первую очередь, сама на себя.
Я снова вздохнула, ополоснула лицо прохладной водой, вытерлась бумажным полотенцем и проследовала в салон. Мун сидел там и читал документы, которые разложил на столике перед собой. Он снял пиджак и сейчас сидел только в брюках, рубашке с закатанными до локтей рукавами, которая открывала взору потрясающе крепкие предплечья. Я снова сглотнула и перевела взгляд на его лицо. Голова была опущена, но взгляд исподлобья изучал мое лицо. Выражение было абсолютно серьезное. У меня было такое ощущение, что издевательства надо мной у Муна как защитная реакция. На самом деле в его голове гораздо более серьезные мысли. Только вот какие, интересно? Он снова опустил взгляд к бумагам, тихо выругавшись.
Я устроилась на своем сидении, достала из сумочки книгу и начала читать. Примерно на третьей странице я снова задремала и сквозь сон почувствовала, как меня укрывают пледом, затем мягкое касание губ к моему виску и шепот Муна:
— Спи, сладкая Роуз.
Может, мне показалось это или приснилось? Потому что из сна меня вырвал жесткий и грозный голос моего напарника по несчастью:
— Роуз, да проснись же ты! Пристегни ремень, мать твою. Не слышишь, что ли?
— Господи, Мун, ты такой грубиян, — сонно пробормотала я, натягивая плед выше.
— Роуз, пристегни ремни, мы садимся.
— Спокойнее ты говорить не можешь? — бормотала я, пристегиваясь.
— Я уже десять минут пытаюсь тебя разбудить.
— Ааа, это уважительная причина для хамства.
— Слушай, ты, папина дочка. Завалишь мне контракт — прибью нахрен, — Мун сурово зыркал на меня со своего места.
— Что? Что произошло, пока я спала? Твоя вторая личность вырвалась на свободу, а? — поддразнивала я, стараясь скрыть за сарказмом свою ярость.
— Роуз, блять, я пытаюсь держать себя в руках и быть с тобой вежливым. Не беси меня, и мы мирно проживем эти несколько дней.
— Больно надо бесить тебя, придурок, — ответила я и отвернулась к окну.