Unknown

Когда наконец засыпаю, я думаю о том, что оказывается не все можно сказать словами, не все предвидеть и не от всего уберечься. Кто скажет наверняка: что с нами будет завтра? Какими мы будем завтра? Так, может, мама права и в этом завтра просто следует жить?

Ночи для меня теперь полны пробуждений. Вот и сейчас я встаю и иду босиком в туалет – тихо, чтобы не разбудить Андрюшку. Последнее время мне приходится бегать в ванную комнату несколько раз за ночь, не до конца просыпаясь, и я прокладываю себе путь, как сомнамбула, выставив руки в кромешной темноте. На обратном пути в спальню нечаянно задеваю ногой одну из не разобранных коробок с игрушками, стоящую в коридоре, и что-то из нее с шумом падает на пол, заставив меня от неожиданности чертыхнуться.

 - Ой! Вот гадство-то!

Я еще и сама не успеваю понять что к чему, когда в большой комнате, где спит Андрей, включается свет, и он вылетает в коридор в одних боксерах – испуганный, сонный и взъерошенный.

- Светка, что случилось? Тебе плохо? Тошнит? Где болит? Голова не кружится? Рези нет в животе? Сердце не частит? – хватает мои руки, прижав к стене, и без стыда ощупывает все тело, заглядывая в лицо. – Что, скажи?!

- Да, сердце надо послушать.

- Сейчас! – склонившись, Шибуев прикладывает ухо к солнечному сплетению, обхватывая рукой грудь, скрытую тонкой майкой, и принимается слушать…

У меня перехватывает дыхание от такого неожиданного захвата, но ощущение приятное, и я шепчу:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Нигде не болит, Андрей. Я в туалет ходила. Извини, что разбудила, коробку Андрюшкину с игрушками задела ногой в темноте. Надо будет утром все разобрать.

- Коробку? – Андрей застывает. Бросив взгляд на пол, распрямляется…

- Да, как видишь.

…но руку с груди не убирает.

- Ясно.

Большой палец чиркает по соску, а живот касается моего.  Как быстро Шибуев пришел в себя и теперь часто дышит, нависнув сверху.

- Значит, с тобой все хорошо? – спрашивает, шевеля дыханием волосы у виска, и я с замиранием сердца встречаю в его голосе знакомые ноты – низкий и урчащий тон обещания, пробирающий насквозь горячим желанием.

Отвечаю так же тихо:

- Да, значит.

- Подожди…

Дотянувшись до дверной ручки, Андрей аккуратно притворяет  дверь в спальню, в которой спит наш малыш, и возвращается ко мне. Не спрашивая, медленно задирает на моем животе майку, проникая под нее ладонями. Поднимает майку выше к плечам, обнажая меня своему взгляду. Смотрит на грудь, не отрываясь. Наконец, нежно сминает ее, налитую и тяжелую, пальцами, жадно сглатывая.

- Светка, у меня не было секса целую вечность, но, честное слово, ты стоишь любых мук. Даже таких.

Под его руками выдох прерывается, и слабеют колени, но  признаться не составляет труда.

- У меня тоже… не было.

Глава 33

- Почему, когда я трогаю тебя или думаю о тебе, я понимаю, что других нет. Ты одна, - Андрей склоняет голову и целует мою шею. Разрешает моим ожившим пальцам запутаться в его волосах. – Я привязан к тебе и дело не в детях. Мне нравится в тебе все: улыбка, голос, запах, смех. Все, до последней родинки. Я помню их все с нашей первой ночи. Почему, Светка, мне некуда идти? Только к тебе.

- Не знаю.

- Я знаю. Но прежде, чем мы продолжим, Сахарок, - Андрей касается языком уха, стягивает шорты с бедер и на длинном вдохе проникает в меня чуткими пальцами, отчего в животе рождаются искры удовольствия, - пообещай мне кое-что.

Ему не надо просить. Сейчас я готова пообещать ему все что угодно и легко об этом говорю, чувствуя тепло губ на своей щеке.

- Да. Обещаю…

- Забудь мои слова. Забудь все то, о чем я говорил тебе в кафе, когда мы встретились. О чертовой физиологии и душе. Я уже тогда знал, что вру. Я сходил от тебя с ума всегда, Светка, слышишь? И новая встреча не стала исключением.

- Да.

- Если бы ты захотела, я был бы твоим уже в семнадцать.

Этот шепот дороже признания в любви. Я точно не ждала его, но готова слушать и таять под его руками и теплом сильного тела. Плавиться и гореть от ласки сказанных слов.

Мои губы тоже живут собственной жизнью и находят плечо Андрея, целуют подбородок. Я глажу его затылок и спину, шепчу жарко - так же горячо, как он меня ласкает:

- В семнадцать ты был таким глупым. Да и я тоже.  Мы бы убили друг друга от ревности. В то время я так много ждала от жизни.

- Нет, мы бы любили друг друга, Светка, если бы ты позволила себе быть хоть чуточку слабее. Уже тогда не было ничего в этой жизни, в чем бы я смог тебе отказать. Однажды я сказал об этом Рыжему – от досады, что ты меня не замечаешь.

Я удивляюсь.

- Витьке Артемьеву?

- Да. Мне хотелось быть тебе нужным. И услышал в ответ, что дурак. Ты моя, Сахарок. Запомни это. И больше никогда не решай сама. Ничего. Я очень хочу быть тебе не чужим.