Unknown

Я трахнул кулаком по ящику со шлангом. И тогда услышал, как в средине что-то зазвенело. Деликатным таким, жестяным звоном. Я открыл дверцу, еще раз ощупал все элементы ящика. Трогал стенки, угостил пинком шланг и снова услышал: тихое "динь-дзилинь". Наконечник. Красная, конусообразная дюза из толстой пластмассы, снабженная шаровым краном, чей нос свисал в сторону пола. Я пошевелил насадкой, и оказалось, что ее легко можно открутить. Я снял ее, слыша, как внутри что-то брякает, будто горсть монет. Ключи амии выпали мне на ладонь. Современные, похожие на автомобильные, покрытые сложным узором выступов и углублений.

Двери были закрыты всего на один замок, зато провернутый несколько раз. Изнутри. Нужно было их вначале открыть, потом закрыть и снова открыть, только тогда все ригели отошли.

Входил я очень осторожно, не зная, а не получу ли неожиданно чем-нибудь по голове. В глубине помещения светился приглушенный свет, мерцающий, будто огоньки свечей или масляных ламп. Я толкнул дверь спиной и услышал тихий, стальной щелчок замков. Хорошо. Если Патриция проснется испуганная и начнет визжать, пускай это будет не на весь дом.

В квартире толпился всяческий антиквариат. На стенах висели средневековые, украшенные рисунками пергаменты; все предметы мебели были покрыты путаницей орнаментов, и теперь в полумраке они маячили, что твои вьющиеся змеи. Я шел, будто полицейский, притираясь спиной к стене, зыркая за каждую дверную раму, как будто оттуда мог прилететь удар.

Квартира была просто кошмаром для крадущегося человека. Наклонная крыша, опирающаяся на куче балок и идущих под самыми различными углами опор, под ногами путались какие-то абсурдные заставленные фигурками и сувенирами этажерки, повсюду клубились разросшиеся растения; куда бы я не поставил самый осторожный шаг, там что0нибудь могло перевернуться, упасть, рассыпаться или расколотиться. Свет доходил из-за угла, из главного помещения. Свет, а еще паршивый арктический холод, будто из открытой холодильной камеры. Я осторожно свернул за балку и вляпался лицом в коллекцию альпийских коровьих колокольчиков, свисающих с потолка.

Ладонью я заглушил из жестяное звяканье и остолбенел.

Патриция лежала посреди салона, нагая, с широко разбросанными руками и ногами, как человек с рисунка Леонардо да Винчи, среди стоящих вокруг свечей и масляных ламп, расставленных, где только было можно. Откинутая голова, рассыпавшиеся вокруг нее черные волосы, спутанные, словно чернильный клубок, выпущенный перепуганной каракатицей. Вывернутые назад глаза, заполненные слепой белизной. Следы густой, белой пены вокруг губ, стекающей к шее.

Я подскочил к ней, чтобы охватить Патрицию руками, кричать, приводить в себя. Чтобы хоть что-то делать. Это инстинкт.

И остановился на полушаге, с чувством, словно бы проглотил собственное сердце. Я видел, как у меня изо рта клубами выходит пар.

Патриция левитировала в воздухе. Низко, сантиметрах в десяти от пола, она словно бы лежала на невидимом матрасе. Голый паркет под ней, освобожденный от скатанного в сторону ковра, покрывали символы, тщательно вырисованные разноцветными мелками. Как у Леонардо. Окружность, в ней пятиконечная звезда, описывающая распятый силуэт, но вокруг были символы странного алфавита, которых инженер из Флоренции, скорее всего, не нарисовал бы. Одно запястье Патриции было оплетено четками, бусины которых свешивались вниз и колыхались под левитирующим телом. Телом, тоже покрытом символами, нарисованными чем-то жирным – губной помадой, пастелью или, возможно, карандашом для глаз. Символы сложные, несколько похожие на знаки иврита, несколько, на скандинавские руны, а в чем-то, на граффити аборигенов, которые находят в пещерах. Солярные символы, знаки ладони, глаз, спиралей. На всем теле. Странный алфавит покрывал каждый сантиметр кожи Патриции.

Очень и очень осторожно я вытянул ладонь и прикоснулся к ее шее. Та не была ледяной, только холодной, но живой. Под пальцами я почувствовал легкие удары пульса внутри шейной артерии. Торчащий, конусоподобный сосок левой груди тоже подрагивал каждые несколько секунд, словно датчик сейсмографа. Неспешно, но мерно. Грудная клетка поднималась едва заметно, наполняясь воздухом, самое большее, раз в минуту.

Нормальный человек в подобных ситуациях звонит в скорую помощь. Процедура. Вбитая в голову раз и навсегда, одна из вещей, которые обуславливают приспособленность к жизни в обществе. Пускай кто-то этим займется, потому что меня это перерастает. Неважно, что пациентка нас покидает, что законы земного притяжения отправились на перекур; неважно, что повсюду находятся следы странного ритуала. К пациентам без сознания вызывают скорую помощь. Пускай она сделает ей укол. Пускай она подключит ее к электропитанию. Пускай ее привяжут к кровати, только чтобы все было нормально.