Unknown

Длинные темные волосы красавца были скручены и собраны заколкой на затылке, оставляя торчащий вверх умилительный хохолок. Это придавало ему некоторую легкомысленность, хотя обманываться внешностью не стоило. Любой маг с золотыми браслетами — убийца. И об этом нельзя забывать ни на секунду.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал Георг, и Саша повернулся к нему, подставив взгляду кеннорийца беззащитную спину. — Я тебя увольняю. Я переговорил со вторым официантом. Парню нужны деньги, и он согласен одновременно работать уборщиком. Мне нет смысла раздувать штат, сам знаешь, дела идут ни шатко, ни валко.

— Но...

— Ты уволен, — голос Георга стал жестче. — Я и так относился к тебе снисходительно. Сколько раз ты не выходил на работу по болезни?

«Три или четыре, — стиснул зубы Александр. — И ты мне не заплатил за эти дни ни гроша — расчет с нелегальным работником, бывшим военнопленным, так и не получившим

статус условно подданного, идет из рук в руки. А к твоим рукам каждая монета прилипает...»

Вслух он не произнес ни слова. К чему сотрясать воздух

пустыми разговорами? Георг — хозяин. Хочет — берет на работу,

хочет — увольняет.

«Главное, чтоб за сегодняшний день заплатил. Я с утра тут пол только что языком не вылизал, окна-подоконники перемыл, на фикусе все листья отполировал... Знал бы — черта с два выкладывался!»

— Занеси с улицы пластиковые столики и убери мусор. Как закончишь, я с тобой рассчитаюсь.

Это давало некоторую надежду на благополучный исход дела.

Александр натянул капюшон и вышел в парадную дверь кафе, чтобы затащить в подсобку мокрые столы.

«Какому идиоту пришла в голову идея выставлять их на улицу? Холодина, сырость, а сейчас вообще льет, как из ведра.

Одно название, что весна».

Пока он складывал зонты, кеннорийцы расплатились: судя по довольной роже кланяющегося Георга, отнюдь не скупо. Вышли из кафе — в движении обнаружился изъян античного совершенства: маг довольно сильно хромал — сели в припаркованную на обочине машину и уехали. Это позволило Саше спокойно вздохнуть и не отвлекаться на внимательный тяжелый взгляд, от которого по коже бежали мурашки.

Но неприятное ощущение слежки никуда не делось. Снова обожгло, когда Александр забрасывал мешки в мусорный контейнер. Чуть утихло, пока он получал расчет и пакет с

объедками от расщедрившегося Георга. И вернулось на темной улице, во время короткой пробежки к дому — из-за близящегося комендантского часа было бесполезно сворачивать в киоск за сигаретами.

Он отчаянными прыжками взлетел по крутой деревянной лестнице к двери своей квартиры, справился с заедающим замком, шагнул в крошечную прихожую, заперся и бессильно опустился на вытертый грязный коврик. От нагрузок и холода разболелся бок — задергал, раскалился плохо залеченный рубец, память об участии в движении Сопротивления.

«Я добрался домой. Я не встретился с патрулем, не попался

под горячую руку пьяным малолеткам. У меня есть полсотни кредитов, пара сигарет и пакет с едой. Бывало и хуже... Сейчас вскипячу чайник, поужинаю... Завалюсь спать. В выходные

побездельничаю — надо же когда-то отдыхать. А в понедельник пойду на биржу, авось хоть какая временная работа да подвернется. На Георге свет клином не сошелся. Может, оно и

к лучшему... Мне кровь из носу нужно куда-нибудь оформиться, иначе карточек на следующий квартал не дадут. А с этой уборкой с восьми до одиннадцати утра никуда не приткнешься».

Убеждения подействовали. Боль в боку утихла. Александр поднялся с коврика, не разуваясь, прошел к кухонной нише, поставил чайник на плиту, снял мокрую куртку и начал

увлеченно копаться в пакете. Подсохшие булочки, пара сосисок, вялый огурец, кусок чего-то жареного — эх, рыба...

— Грех жаловаться! — одернул он себя. — Если не найду работу, придется пшено жевать. Без маргарина.

Чайник тихонько засвистел. Повинуясь сигналу, Саша стал выполнять полуночную программу: выложил ужин на тарелку,

отнес ее в комнату, заварил пакетик травяного чая, пристроил чайничек на табуретку возле кровати и замотал в старый свитер.

Ужинать на откидном столике между кухонной плитой и дверью душа ему не нравилось, и он позволял себе затаскивать тарелку в постель. Ругаться из-за крошек не с кем — сам накрошил, сам бока и почесываешь... Зато какое удовольствие валяться,

слушать мурлычущий музыкой радиоприемник, прихлебывать

кисловатый чай и знать, что ужасы бараков, нары и кормежка баландой по расписанию давно позади.

Он уже полгода наслаждался обретенным одиночеством и смаковал его, как дегустатор хорошее вино. Но сегодня в доме витала неуловимая нотка тревоги. Снимая с кровати потрепанное одеяло, Саша вновь почувствовал гнетущий взгляд. Он развернулся, посмотрел в окно, «занавешенное» двумя газетными листами, ничего не увидел — темнота, да отражение лампочки — и задумался. Теоретически за окном мог стоять кто угодно. Лестница, ведущая к его двери, заканчивалась