Unknown

– А что это мы такие волосатые? – прилетел в нас шершавый вопрос Шерхана. А надо сказать, что по рокерским меркам мы с Олегом не дотягивали даже до средней волосатости, но на фоне присутствующих, лишенных всякой растительности, черепов… тон, изданной Шерханом риторики, не предвещал абсолютно ничего хорошего.

– А они – неформалы, – промяукал Табаки. И все заржали.

– Да нет, – говорю, – какие… просто музыканты…

– Металлисты, что-ли? – проявил эрудицию Табаки. Комната вновь ухнула перекатистым бандерложьим рыком.

– Ну, в какой-то степени да, – нашелся я, – на Красной Кузнице мы работаем.

Это была удачная полуправда – Рауткин там не работал, однако лица их заметно подобрели.

Это была их вотчина – завод в Соломбале, поэтому всяк, кто трудился там, признавался своим.

– На Кузне? – переспросил Шерхан, – а из какого цеха?

– Энергоцех – отвечаю.

– Ааа… – кивнул Шерхан на кого-то из своих, – Сивый, у тебя там братан ведь работает, да?.

– Эээа – утвердительно рыкнул Сивый.

– А Серёгу Спиридонова знаешь? – Шерхан в пол-оборота развернулся к нам.

– Да конечно знаю, в нашей бригаде электриков, мой сменщик.

Нам предложили сесть, но беспокойство еще одолевало нас: стремно и жутко попасть в логово “контингента”. Все это напоминало известный фильм Говорухина про банду “Черная кошка”, в которой герой-музыкант, состоя на службе в милиции, притворялся блатным. Компания налила себе. Выпили – закусили.

– Ну, а чо пришли, то? – задал вопрос главарь.

– Да вот… нам бы водочки купить…

– Воо-одочки, – хором протянула свора, и все заржали. Я почувствовал совсем нехорошие нотки в этой рже.

– Ну, не водочки, так винца какого… – тут они заржали совсем-совсем нехорошо. Блин,  думаю может что не то сказал…

– А деньги-то у вас есть? – шмыгнул носом Табаки.

– Деньги есть.

– Даа-аа? – все посмотрели на нас с интересом, примерно таким, с каким стая зимних волков алчет вольное парнокопытное.

Думаю: да, забрали бы деньги и опустили бы с миром и буй с ними. Они что-то запереглядывались, последовала команда: “Покажи”. Тут мы с Олегом переглянулись, ну что делать, я полез в карман и вынул из него всю собранную ребятами сумму, показал.

– Ну, и что вы хотите?

– Ну, нам… – и я перечислил им, что бы нам хотелось.

– Мало у вас денег… ну лады, это успеется. Но вот вы ведь музыканты, да? Давайте, сыграйте нам что-нибудь. Тут же нашлась совершенно убитая, чуть не сказал вся в наколках, клееная-переклееная задрота, пошла по рукам и какой-то лысый сунул её мне, потому как переговоры вел я, а значит, и отвечать по существу выпало мне. Взял, повертел в руках, осмотрел со всех сторон, сижу – думаю, что сыграть? Я и не знал что играть. Вообще, никогда в компаниях ничего не играл, тем паче в такой компании,  и потому сижу,  соображаю…

– Ну давай, сбацай что-нибудь, что затих-то? Ты ж музыкант?!

Оробев, я собрался с духом и заиграл поппури, точнее сольные партии изо всех своих песен. Пальцы мои бегали по грифу так, будто всем денег должны. Быстро покончив с нашими риффами, я переключился на Deep Purple, затем на Led Zeppelin, бросив взгляд на Олега, увидел остекленевшее лицо и понял – не то, не то, черт… и остановился перевести дух.

– Тюю, – протянул Табаки – хватит тебе пиликать, ты давай, сыграй что нибудь. Я совсем растерялся…

– Ну-ка Сивый, ну-ка покажи ему как надо играть.

Тот докурил свою беломорину, затушил её в блюдце, взял инструмент, ля минор и гнусаво затянул какую-то очень старую и всем известную песню, название которой и сейчас, хоть убей, не помню. Даа, подумал, уж лучше бы я притворился замечательным электриком, так оно куда спокойнее. Сивый закончил, все посмотрели на меня, и я понял, что всё… что от меня ждут – я не умею, и не знаю, и не играл никогда… что было бы, не знаю, если б не Олег Рауткин, его смекалка, его матчасть.

Взяв инструмент, он отставил стул, сел на него, облокотился на спинку, положил ногу на ногу. Прилаживаясь и настраиваясь, изобразил пару-тройку блатных аккордов… все затихли. Рауткин выдержал театральную паузу ровно столько, сколько это было нужно, ни миллисекундой больше. И как вдарит:

Пуля, пролетев, в грудь попала мне

Но спасуся я на лихом коне

Шашкою меня комиссар достал

Кровью исходя, на коня я пал

Хэй! Ой да конь мой вороной

Хэй! Да обрез стальной

Хей! Да густой туман

Хей! Ой да батька, атаман.

Надо сказать, с его-то голосом, да в полной тишине, совершенно неожиданно… это нужно было видеть. Припев мы грянули вдвоём. Когда смолк  звук последнего аккорда, сначала повисла гробовая тишина, а потом сразу, как по команде все зашевелились, забасили, мол, ну что же вы сразу то… ну ваще, пацаны, вы даете.