Unknown

Я не могу справиться со всей этой нервной энергией в моей груди. Вскочив на ноги, я возвращаю гитару на подставку и бегу по комнате для тренировок.

Мои братья смотрят на меня тяжелыми, мрачными глазами.

В этот момент дверь открывается.

В комнату, спотыкаясь, входит Сол. Его затравленные глаза напоминают мне призрака. Его волосы в беспорядке, а форма помята и испачкана. Рукава сегодня короткие. Он не скрывает свои шрамы.

Мое сердце замирает. Я смотрю на лицо Сола, лицо друга, которого я знаю уже много лет. Лицо брата. И понимаю, что больше не узнаю его.

Этим летом один Сол попал в этот лагерь.

А вышел другой Сол.

Он спокойно идет к дивану и садится. Глаза Финна и Зейна прикованы к нему.

Никто не двигается.

Никто даже не моргает.

В тот момент, когда Сол разваливается на диване, он взмахивает руками и опускается на него, устраиваясь поудобнее.

Страх крепко сжимает мою шею. Я медленно, осторожно подхожу к нему.

— Сол?

Он фыркает от смеха, рот приоткрыт, а у глаз собрались морщинки. Загорелые пальцы скручиваются в кулак, и он снова смеется, но на этот раз он ударяет кулаком по дивану.

Зейн оставляет свои барабаны и присоединяется ко мне, когда я подхожу к Солу.

Финн стоит прямо за нами.

Сол сгибается от сильного смеха, но для моих ушей это звучит как отчаянные рыдания. Слезы текут по его лицу. Его нога поднята вверх, а одна рука обхвачена за талию.

Я словно наблюдаю, как человек разваливается на части прямо у меня на глазах.

— Какого черта там была эта зажигалка? — Рассеянно спрашивает Сол. Он откидывается на спинку дивана и смотрит в потолок.

Я оглядываюсь и вижу, что Финн наблюдает за мной. Он качает головой.

Зейн бросает на меня обеспокоенный взгляд.

— Сол, ты не хочешь объяснить, что происходит?

Сол продолжает смотреть в потолок, как будто там разворачивается фильм всей его жизни.

— Я пришел в Redwood Prep только потому, что хотел быть там, где были вы, ребята.

От его прерывистого тона у меня по шее пробегает ледяной холодок.

— Что случилось, Сол? — Спрашивает Финн, глядя прямо на Сола острым, непоколебимым взглядом.

Если бы не легкое дрожание губ, Финн, кажется, совершенно не заинтересован в ответе.

Сол не смотрит ни на кого из нас.

Он просто продолжает говорить.

— Моя мама была просто женщиной, которая убиралась в вашем доме. Вам не нужно было включать меня в свою группу. Вы не должны были кормить меня со своего стола. Вы не должны были приходить ко мне домой и становиться моей семьей. — Он качает головой. — Но вы это сделали. И я всегда чувствовал себя обязанным вам за это. Это было так глупо. Вы были моими друзьями, и я был вам благодарен.

— Сол, — настаиваю я, — что случилось сегодня утром?

Он поворачивает голову в сторону, и солнечный свет падает на его профиль. Он выглядит хрупким и мальчишеским, напоминая мне о том Соле, которого мы знали задолго до того, как мир выбил из нас все дерьмо.

— Мой психотерапевт говорит, что у меня сильное чувство преданности и низкая самооценка. Вы знаете, что это значит? — Он качает головой и слегка усмехается. — Это значит, что даже если кто-то однажды, всего один раз, отнесется ко мне хорошо, я буду готов умереть за него. Как собака.

Я замираю. Так неподвижно, словно меня здесь больше нет.

Зейн открывает рот, чтобы прервать меня, но я поднимаю руку и указываю, чтобы он остановился.

Сол теряет себя.

В печали.

В сожалении.

В гневе.

Я чувствую, как под тонами его голоса клокочет ярость. Точно так же, как я слышу ее, когда играю на гитаре. Голос — это тоже инструмент. Это просто вибрация, воздух и ритм.

Сол злится, и нам не нужно его сейчас расстраивать.

Зейн отступает на шаг, но его плечи вздернуты. Он выглядит обеспокоенным.

Моему близнецу всегда не по себе, когда кто-то слишком откровенен. Он предпочитает ухмыляться, всегда с этой ухмылкой и вести себя так, будто его ничто не может обидеть. Видеть, как другие люди раздеваются догола, его пугает.

Особенно если этот кто-то — один из нас.

Но Солу нужно выговориться. Я это чувствую.

Из уст Сола вырывается сухой смешок. Он проводит рукой по лицу, все еще безнадежно глядя в потолок.

— Ребята, вас когда-нибудь называли собакой? Вряд ли, да? Собаки лают, когда им говорят. Они кусаются, когда им говорят. Они сидят и переворачиваются. Но если у них нет цели, они просто стоят. Ждут. Просто ждут, когда что-то произойдет. Чтобы кто-то дал им указание. Знаете, как это удушающе? Ждать?

Зейн ругается и идет к холодильнику, где достает бутылку пива и прихлебывает его.

Ноздри Сола раздуваются.

— Однажды у Абуэлы была собака. Бруно. Он был бродячим, которого она однажды подобрала. Взяла его домой и пыталась приучить к порядку. Но Бруно не знал, что означает это слово. Каждый раз, когда Абуэла запирала его в своей комнате, уходя на мессу, она возвращалась в комнату, заваленную туалетной бумагой, рваной одеждой и дерьмом повсюду...

Сол снова сухо смеется, и этот смех кажется еще более лишенным юмора, чем предыдущий.

Выражение его лица внезапно становится холодным. Глаза твердеют. Руки трясутся.