Unknown

Свобода свободой, но первый курс физфака все ж начался с принудительных работ по благоустройству территории, а второй – с со столь же принудительной поездки на месяц в колхоз. Советское государство за семьдесят лет своего существования так и не смогло решить одну очень важную проблему: устроить все так, чтобы деревня кормила город. Поэтому зерно закупалось в Америке и Канаде, а в колхозах и на овощебазах работала интеллигенция, – с паршивой, по мнению властей, овцы хоть шерсти клок. Или, как любил говорить Юрка, с миру по нитке – мертвому припарка.

За этот месяц Артем, во первых, научился по восемь часов в день копать картошку, не задействуя в этом процессе ни единой клетки головного мозга, и, во-вторых, познакомился со своей будущей женой. Вечера были свободны, и студиозусы оравами шатались по деревне и пели только что придуманные частушки типа "Президент поехал в Даллас, но поездка не задалась" и "Красный комиссар Пахомов перебрался в Оклахому" (упомянутый Пахомов, с которым Артем подружился позже, в стройотряде, и правда потом перебрался, – правда, не в Оклахому, а в Огайо). При случае тырили яблоки в колхозных садах, а вечером сидели у костров или у печек с гитарами. Кто-то, впрочем, и читал умные книжки (наверное), а кто-то и пьянствовал – но без размаха, денег ни у кого не было, да и ближайший магазин был километрах в пяти, в другой деревне.

Грандиозная пьянка, так называемая «отвальная», по традиции произошла в последний вечер. Были закуплены ящики водки и портвейна, и сварена вся утащенная с полей картошка; по счастью, никто от разгула всерьез не пострадал, кроме ответственного за наш курс преподавателя. Да и тот понес ущерб по своей собственной вине – он решил проконтролировать наши посиделки, и ввалился в столовую как раз в тот момент, когда огромный стол был уже накрыт: в кастрюлях дымится картошка, в блюдца насыпана крупная светло-серая соль, портвейн разлит по кружкам (чтобы зря не засвечивать бутылки, мало ли кого принесет), а в несколько стоящих в середине стола кружек налито подсолнечное масло – для обмакивания в него картошки. По закону подлости, именно одну из кружек с маслом и схватил наш куратор со словами «тааак, значит, выпиваем?». Филипыча народ, в общем, любил и уважал, он был совсем не вредный дядька, как, впрочем, и большинство физфаковских преподов. Поэтому его вопрос был встречен ревом тридцати глоток – «Алексей Филиппович, не пейте это, не надо!» – «Ха! – сказал Филипыч – не на такого напали, не проведете!» – и выпил. По гусарски, залпом. Пять секунд молчания, а потом тридцать глоток заорали – «ну Алексей Филиппович, мы ж вам говорили, что не надо!!!».

Со второго курса – военная кафедра, один день (восемь часов) в неделю. Легендарный майор Лаврик ведет занятие по матчасти артиллерии: «...а вот если бы этого замка на затворе не было? что тогда? а?? БУМ! выстрел! затвор срывает, снаряд падает на наши позиции!» Ленькин голос с задней парты: «...и убивает замполита!». Лаврик багровеет. «Кто сказал? Встать! Вы сказали?? Неверно, товарищ студент! Замполит не на позициях. Замполит сзади, при кухне...». Лаврик – светлое пятно, остальная муштровка невыносимо скучна. Из всей военной теории запомнилась одна аксиома: «Земля имеет форму геоида!».

Лекции по термодинамике читает советский граф Никита Алексеевич Толстой. Массивная фигура, породистое лицо, английский костюм с галстуком по оксфордской моде. Читает со вкусом, развалясь в полинялом кресле, рядом на столике – чашечка кофе, пепельница и пачка «Мальборо». Говорит не торопясь, тщательно модулируя интонации. Разницу между обратимыми и необратимыми процессами объясняет, ссылаясь на Евгения Шварца: «один мой друг, Женя Шварц – ну вы должны его знать!». Оказывается, Шварц мечтал об атомной бомбе наоборот. Такой, чтобы от ее взрыва в пустыне вырастали сады, прекрасные здания, целые города. Но, к сожалению, процесс взрыва относится как раз к необратимым...