Unknown

— Олли, я... я никогда не испытывал ничего подобного. Ни к кому, и уж точно не к мужчине, — проговорил я. — Это одна из причин, почему я держался от тебя подальше, хотя и осознавал, что ты заставляешь меня чувствовать. Я не мог понять, почему я смотрел на тебя по-другому, но теперь все это обрело смысл. Воспоминания, которые у меня были в последнее время, о нашем времени, проведенном вместе с тобой перед операцией... я чувствовал себя так... я не знаю. Почти беззаботно. Что странно, потому что я должен был быть каким угодно, но только не таким, — я посмотрел вниз, туда, где мои пальцы почти сами по себе двигались по клавишам. — Можно тебя кое о чем спросить?

— О чем угодно.

— Тебе не показалось, что я был счастлив после несчастного случая? Не помнишь? Как будто с чистого листа. Не заметил никакого багажа, который тяготил бы или не давал спать всю ночь?

Он ответил не сразу.

— Было, конечно, такое впечатление. Ты все еще боролся, так что это было нелегко. У тебя были проблемы по разным причинам. Я скажу, что меня всегда удивляло, насколько ты был спокойным и каким открытым ты мне казался, и не только передо мной, но и перед тем, что стало для тебя открытием и принятием себя самого, своей ориентации. Но был ли ты счастлив? Я не могу однозначно ответить на этот вопрос, но, если смотреть со стороны, это выглядело именно так.

— Я много думал об этом последние две недели. Потому что главное в воспоминаниях то, что ты помнишь все, что происходило с тобой в течение многих лет. Все, что говорят другие, правильно или неправильно, привычки, которые ты приобрел, хорошие или плохие. Воспоминания могут заставить тебя осознать, насколько ты был несчастным. А до несчастного случая? Я был несчастен.

Олли прислонился к пианино, и в его глазах плескалось сочувствие.

      — Вот каково просыпаться после операции, — продолжил я. — Как будто у меня был самый невероятный сон только для того, чтобы потом узнать, что он не настоящий. Пока ты не появился, мой мир не вернулся к жизни.

Он втянул в себя воздух, и я перестал играть и положил руки на пианино.

— Хочешь знать, что меня больше всего расстраивает? — спросил я.

— Скажи мне.

— То, что я не помню наш первый раз, — сказал я, посмотрев на его губы, когда он прикусил их, а затем медленно осмотрел его тело. Его крепкая шея, сильные плечи, татуировка, обвивающая предплечье. — Я помню все другие разы с тобой, но не первый. Я не помню, как это началось и где это произошло. Был ли я тем, кто сделал первый шаг, или может это был ты.

— Просто это значит, что у тебя снова будет первый раз, — сказал он, упавшим на октаву голосом, затем он оттолкнулся от пианино и встал передо мной. Его глаза расширились, как будто идея дать мне еще один первый раз очень взволновала его, но он не хотел давить на меня. Но к черту это — я хотел, чтобы он подтолкнул меня.

— Олли, — прошептал я, положив руку ему на грудь. Мышцы там были такими твердыми, что мне захотелось провести пальцами вниз к другим частям его тела, чтобы вспомнить, каким твердым он был везде.

— Я думаю... я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, — сказал я, снова опуская глаза к его губам. Олли дрожал под моей рукой.

— Если хочешь, чтобы я дотронулся до тебя, ты должен быть в этом уверен.

— Я уверен, — без колебаний ответил я и посмотрел на него. — Прикоснись ко мне, Олли.

      Он поймал мой взгляд, и его рука накрыла мою, а затем поднес мои пальцы к своим губам и нежно поцеловал их — но это было последнее нежное движение, которое он сделал. Потому что затем, с настойчивостью, которую сдерживал все эти месяцы, он притянул меня к себе, его хватка была крепкой, когда одна рука обхватила мою талию, а другая держала мой затылок. От его поцелуя у меня закружилась голова, я задохнулся, но не имело значения, что он забрал мое дыхание, мой язык, даже мое сердце, потому что рот Олли был на моем, и ничто в мире не казалось таким правильным.

      Мои ногти впились в его спину, и он наклонил голову, чтобы еще больше переплести наши языки, бархатная мягкость его так опьяняла, что я подумал, что мои ноги не удержат меня. Когда мои колени уперлись в скамейку, Олли слегка наклонил меня, и моя задница ударилась о клавиши, выбивая какофонию звуков, пока мы пожирали друг друга. Его член ощущался как сталь в нижней части моего живота, и я поднял правую ногу на скамейку, чтобы дать ему лучший доступ. Он потерся об меня, когда моя рука скользнула под его боксеры, чтобы вцепиться в его задницу.

— Черт. Рид…

Дрожащими пальцами я спустил его джинсы вниз по бедрам, и он отшвырнул их, его бумажник и ключи скользнули по кухонному полу, мгновенно забытые.

— Я хочу большего, — сказал я, задыхаясь, и Олли улыбнулся мне в губы.