Unknown

Я бросаю взгляд на библию, а затем на распятие, искусно вырезанное из дерева. Вид обоих объектов возвращает меня к моей жизни в Колонии, усиливая беспокойство. Это заставляет меня быть здесь, раздетой догола и ждать, когда Спайдер сделает все, что он намеревается сделать со мной, чувствуя себя греховной так, как я на самом деле не чувствовала с моей первой ночи в Каспере.

Нет. Я почувствовала этот стыд совсем недавно — сегодня утром в том ресторане, в холле, когда Спайдер был…

Мои щеки пылают при воспоминании, низкая боль разливается по моему телу.

Сегодня я испытывала это чувство вины, это униженное чувство табу, но сейчас оно усилилось, когда я посмотрела на этот крест. В последние несколько недель мне стало легче говорить себе, что Колония больше не является моей жизнью, что я больше не обязана ее церкви и что боль, которую они причинили, не может коснуться меня. Что все это было в прошлом. Но наличие тут этого распятия заставляет меня чувствовать себя так же, как если бы вместо этого на стене был установлен символ самой Колонии — крест и солнечные лучи.

Внезапно два моих мира слились в один, и я больше не нахожусь вне досягаемости Колонии или вне влияния ее идеологической обработки. Бог, который до сих пор оставлял меня, пристально смотрит на меня со стены. Меня осудили и сочли слабой.

Столкнувшись с крестом, я испытываю глупое желание умолять Спайдера положить библию и крест куда-нибудь в другое место, но я знаю, что лучше этого не делать. Он доказал, что будет использовать мои страхи и тревоги против меня, когда сможет.

Я стону, переводя взгляд на окно.

Проходит еще несколько минут, а Спайдера по-прежнему нет. За дверью послышались шаги, полагаю, Пипа. Кто-то проходит мимо него и снова говорит что-то о дежурстве няней. Если Пип отвечает, я не слышу его из-за шума снаружи.

Окно выходит на то, что должно быть передней частью Попс, хотя с моей точки зрения я вижу только темнеющее серо-голубое небо. За пределами этого места намного шумнее, чем когда-либо было за зданием Каспера. Мужские голоса наполняют воздух, смех, крики, несколько йодлей, перекрывающих редкое рычание двигателей байков. Женский голос, похоже, Ди, кричит снизу. Раздается звук бьющегося стекла.

Я снова откидываю голову назад, делаю глубокие вдохи и выдыхаю их через ткань, стараясь подавить свою нервозность. Спайдер всегда обещал мне, что никто меня не тронет, но я не могу не прислушиваться к звуку открывающейся двери, ожидая, что какой-нибудь большой, крепкий байкер проскользнет в темную комнату, полупьяный и ищущий хорошего времяпрепровождения.

Топот шагов вверх по лестнице и по коридору, сопровождаемый визгом детского смеха.

— Бен! Тащи свою задницу обратно сюда! — Джулс, женщина, с которой Спайдер разговаривал, когда мы пришли сюда, зовет, пыхтя. — Тебе давно пора спать. Я не собираюсь повторять тебе это снова!

Бен хихикает, и его ноги топают дальше по коридору.

— Эй, притормози тут, тигр, — говорит Пип, — не стоит бегать по коридорам, малыш.

Раздается еще больше смеха.

— Я не знаю, откуда у него столько энергии, — говорит Пип.

Джулс издает сдавленный смешок, звучащий так, как будто она прямо за дверью с Пипом. — Боже мой, я знаю. Я не знаю, как Пенни это делала. Этот ребенок утомляет больше, чем то, если бы на меня навалился паровоз.

Пип смеется.

Если бы мой рот не был набит тряпкой, я бы скривилась от незнакомой фразы. Как на кого-то может навалиться паровоз? Очевидно, она говорит не о единственном известном мне типе паровозов.

Джулс мчится по коридору. — Ладно, хватит об этом. Бен Гэри Джеймисон, вернись сюда! Ты хочешь, чтобы я позвала Спайдера? Если ему придется уложить тебя в постель, ты пожалеешь об этом.

— Да, — отвечает он в ответ, — я хочу, чтобы это сделал Спайди.

— Ну, крепыш. Он в церкви!

Бен смеется и говорит что-то, чего я не улавливаю. На лестнице снова раздаются шаги. Я слышу рычание Джулс, прежде чем ее голос исчезает за пределами слышимости.

Каким-то образом звук того, что в этом месте все идет своим чередом, одновременно и успокаивает, и настораживает. Может быть, это просто присутствие Бена, но здесь усиливается ощущение семьи. Я не знаю, как много Спайдер или другие рассказали здешним людям о том, что происходит между нами. Знают ли они? Если они это знают, как они могут просто позволять этому происходить?

«Мы делаем то, что должны для клуба». Слова Моники эхом отдаются в моей голове. Могут ли эти люди просто принять то, что Спайдер делает со мной то, что делает?

Странно, но хотя то, что здесь происходит, должно казаться дико неуместным, в отличие от моих первых нескольких ночей в Каспере, все это начинает казаться таким… нормальным.

Это кажется… правильным.

Как, во имя всего святого, это имеет смысл?