Unknown

   Прохожу на кухню. Мама помешивает салат, но, увидев меня, замирает. Ее пальцы выпускают ложку с глухим треском. Она ошеломленно смотрит на меня, пытается сказать что-то, но не может. На ее лице как всегда кричащие тени, в глазах полопавшиеся сосуды, помада на пол-лица. Она делает шаг вперед, делает шаг назад. Я тоже молчу. Подхожу к холодильнику, открываю дверцу и спрашиваю:

   - Ты будешь что-нибудь?

   - Я делаю салат. - Шепчет она. - Ты проголодалась?

   - Немного. - Достаю пакет молока, яйца. - Что насчет омлета?

   Она нерешительно кивает. Включаю плиту, связываю в пучок волосы. Мама стоит со мной рядом, помешивает салат, а плечи ее трясутся. Я зажмуриваюсь. Не могу. Все это не просто причиняет боль. Мне трудно даже дышать.

   - Я хочу устроиться в кафе официанткой. С тобой. У Грэга есть вакансии?

   - У него всегда есть вакансии. - Она порывисто смахивает слезы со щек.

   - Хорошо. Я собираюсь накопить немного денег, чтобы уехать, мам.

   - Уехать.

   - Да.

   - Опять?

   - Опять. - Разбиваю яйца о край сковороды, и они шипят, распластавшись по маслу. Мама шмыгает носом. Помада у нее размазалась по подбородку. - Ты можешь поехать со мной, если хочешь. Например, в Бостон, в Вашингтон или Провиденс.

   - Там у тебя никого нет.

   - Начну все заново.

   - Я не брошу отца.

   - Почему? - Я перевожу взгляд на маму и сжимаю пальцы. - Почему ты не бросишь его? Мама, мы должны уехать.

   - Ты должна уехать, - шепчет она, мешая салат, который уже давно готов. - Но не я.

   Поджимаю губы и отворачиваюсь. Возможно, она права. Возможно, пришло время самостоятельно принимать решения и строить свою жизнь. Заново. С чистого листа.

   Мы накладываем еду и расставляем ее на маленьком столе. Садимся друг напротив друга и молча едим, не говоря ни слова. Я внезапно вспоминаю о тех словах, что она мне сказала по телефону: ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо. Что изменилось? Почему теперь она позволяет мне уйти?

   - Что с ним? - Хрипло спрашиваю я, наколов лист салата на вилку. Упрямо смотрю перед собой, не хочу поднимать подбородок.

   - Он до сих пор в больнице.

   - И долго он там пробудет?

   - Не знаю. Ему плохо. - Мама отпивает воды и передергивает плечами. - Алкоголь. Он разрушил его. Разрушил всю его жизнь.

   - Ну, а ты? - Я все-таки выпрямляюсь и стискиваю зубы. - Что насчет тебя?

   - Реган...

   - Ответь.

   - Я стараюсь. - Шепчет она. Протягивает широкую ладонь, накрывает мои пальцы. Я не шевелюсь. Просто смотрю ей в глаза. - Люди меняются, когда хотят.

   - А ты хочешь?

   - Хочу.

   - А отец?

   - Боюсь, он слишком поздно задумался над этим. - Ее голубые глаза блестящие от слез. Видимо, с отцом дела совсем плохи. Внутри у меня становится так горячо, что тело передергивает. Боже, какая разница. Наплевать мне на отца. Наплевать! - Ты сходишь к нему? Сходишь?

   - Что?

   - Реган.

   - Нет, - качаю головой, - ни за что. Нет.

   - Пожалуйста, ему совсем плохо, слышишь? Он ведь твой папа. Он...

   - Ты видела, что он сделал? Мам, как ты можешь защищать его? Как ты можешь его любить? У меня нет отца. А у тебя нет мужа. У нас есть существо, которое испортило нам жизнь. - Я отдергиваю руку и до боли стискиваю зубы. - Он все разрушил.

   - Так и есть.

   - Ты понимаешь это, и все равно просишь меня проведать его?

   - Другой возможности у тебя не будет. Сейчас ты зла. А потом его не станет. Сейчас тебе кажется, что это не проблема. А потом...

   - Что потом? - Взвываю я, ощутив, как глаза пылают. Я резко поднимаюсь и смотрю на мать, еле удерживая равновесие. - Что? Мы расстроимся, что никто не сворачивает нам руки? Расстроимся, что не приходится доводить его до дома? Вытирать его блевотину? Ты расстроишься, что он больше не заставит тебя орать на весь дом, когда я сижу за стеной и руками уши закрываю. Расстроишься, что больше не надо будет со спины набрасываться на него, когда он крушит квартиру, разбивает стекла, посуду, мебель. О чем ты?

   - Реган, милая...

   - Я убежала из-за него! Он виноват, он во всем виноват. В том, что я одна, что везде я вижу предателей и кретинов. Он сделал нас с тобой грязными, гнилыми, пустыми.

   - Он был хорошим. - Шепчет она. - И когда-то он сжимал тебя за руку и обещал, что никогда не отпустит.

   - Но что же случилось, мама?

   - Жизнь случилась.

   - Она со всеми случается. - Выплевываю я. - Но нужно быть сильнее. Нужно думать о близких, любить близких. Не делать им так больно.

   - Он не смог. Он не такой, как ты.

   - Да. Мы с ним совсем не похожи.

   - Поэтому ты и должна простить его. Потому что ты совсем на него не похожа.

   Неожиданно я смеюсь. Что за глупое оправдание, черт подери? Простить его, потому что я лучше? Потому что у меня есть совесть, чувства. Потому что я живой человек, и мне бывает больно. Потому простить?

   - Врачи дают ему месяц. - Хрипит мама, нервно отбросив волосы. - Тебе решать.

   Я смахиваю со щек слезы и плетусь к себе в комнату. Меня трясет от безысходности, замкнутого круга. Что же творится? Что происходит? Почему я опять здесь. Зачем я здесь. Закрываю ладонями лицо и облокачиваюсь о стену.

   Нужно быть сильнее. Но что это значит? Что это, черт возьми, значит?